Страница 112 из 152
Число восставших с каждым часом увеличивалось. Линейное войско действовало осторожно; но национальная гвардия, как уверяет профессор Вебер, была на стороне народа. На многих улицах были построены баррикады, и борьба началась. На протяжении двух дней свирепствовала эта страшная, всепожирающая революция; борющиеся партии сражались с растущим ожесточением; на площадях проливалась кровь; улицы были покрыты трупами…
Тогда Людовик Филипп потребовал прежнего министра Моле в Тюильри. Эта борьба была для него неприятной, и он старался прекратить ее каким бы то ни было способом и каких бы это жертв ни стоило. Он распустил министерство Гизо и пообещал народу выбрать новое.
Добродушный король не мог больше ничего сделать. Народ был слишком ожесточен при правлении министерства Гизо. Быстрее молнии разнеслась в народе эта весть, вызывая повсюду радость. С песнями и радостными возгласами проходила толпа людей по улицам; баррикады исчезли; улицы очистились от трупов; кровь с мостовых смыта, и дома освещены. Все на улицах обнимались, радуясь победе.
Но приверженцы темного человека, который был в Лондоне, хорошо знали непостоянство и горячую кровь французов, в особенности парижан.
Когда же вследствие уступчивости короля план принца Наполеона начал разрушаться, то произошел ужасный случай. В десять часов вечера толпа народа с факелами и знаменами, с песнями и шумом проходила по бульвару; она остановилась перед иностранным министерством и потребовала, чтобы осветили здание.
В эту минуту послышался выстрел. Впоследствии рассказывали, что его сделал один из приверженцев темного человека, желая снова раздуть огонь восстания. Если это верно, то мы должны сознаться, что это была ловко придуманная штука, которая действительно имела ужасающие последствия.
Расставленное в здании войско решило, что на него напали, и поэтому вдруг неожиданно раздался залп в толпу, и пятьдесят два человека, пораженные пулями, упали на месте убитыми и ранеными.
Ужасная ярость овладела народом. Положив трупы на носилки, их унесли при свете факелов по улицам столицы. В это время город представлял ужасный вид; везде раздавались крики: «К оружию! Нас хотят убить!» В полночь на колокольне Notre-Dame ударили в колокола, а на следующее утро весь Париж был вновь в баррикадах.
Напрасно пытался несчастный король сделать последний шаг, призвать в министерство людей, имеющих влияние, как, например, Тьера или Барош, теперь было уже поздно! Трон короля оказался обречен на гибель. Ничто больше не могло сдержать сильной ярости народа, он рассвирепел и находился в диком остервенении. Казалось, что победа уже в его руках. Национальная гвардия, под руководством Ламорисьера, отказалась стрелять в людей.
Только тогда увидел Людовик Филипп опасность своего положения. Тогда только понял он свои ошибки, но было уже поздно. Он отказался от престола в пользу своего внука, графа Парижского, назначив регентшею герцогиню Орлеанскую, и в полдень, видя, что это отречение не имело успеха и бунтующая толпа, все больше и больше угрожая, приближалась к Тюильри и Лувру, он бежал через задние ворота Лувра переодетый, со своей инфантой.
Королевская чета поспешно направилась к морю и должна была на протяжении нескольких дней блуждать около берегов, прежде чем безопасно добралась до Англии, куда после всевозможных испытаний прибыли и другие члены королевского дома, обменявшись, таким образом, местом жительства с принцем Наполеоном.
Герцогиня Орлеанская со своими двумя детьми в сопровождении Клаура искала защиты в палате депутатов. Но появление вооруженной толпы и угрожающие крики «республика!» заставили ее обратиться в бегство.
Назначение временного правительства, которое Франция выбрала во время настоящей войны с Германией, было переходом к республиканскому государственному правлению. Старик Dupont de ГЕиге, Lamartin, Ledru-Rollin, Arago, Garmier-Pages, Cremieux (почти все те же имена, которые и опять теперь всплыли) и Luis-Blanc были известными членами этого нового правительства.
Между тем народ захватил Тюильри; мебель и украшения были сожжены; трон был перенесен на площадь Бастилии и разбит вдребезги внизу у колонны Юлия; в то же время нищая, в лохмотьях, толпа проникла в парадные комнаты дворца и стала украшать себя в расшитые золотом лоскутья из занавесок и гардин.
Достаточно было нескольких часов, чтобы низвергнуть могущественную монархию и обратить самого богатого короля в беглеца, ищущего помощи. Это должно было послужить роковым примером для его преемника и убедить того в непостоянстве французского народа, но он надеялся быть исключением. А между тем и он должен был в свой час пасть, еще позорнее предшественника.
Обо всем, что происходило в Париже, было своевременно донесено принцу Наполеону его друзьями. Однако он все еще оставался в Лондоне, как будто не решаясь покинуть свое верное и надежное убежище. Уже прибыли сюда изгнанный король и его семейство, но принц медлил — еще не настало его время. Он не хотел на этот раз появляться в Париже без верного успеха. Нужно было здраво взвесить обстоятельства настоящего времени. Он должен был иметь на своей стороне многочисленную партию, которая бы выбрала его; довольно уже было неудачных попыток — и на этот раз принц не желал потерпеть полное фиаско — он выжидал. Это было необходимо, убеждал он сам себя.
Расчет принца оказался верным. У него было в Париже много влиятельных друзей, которые подстрекали возмущенных восставших к тому, чтобы они захватили управление страной в свои руки. Вследствие этого через полгода произошло новое восстание, повлекшее за собой сильное кровопролитие. Этой минуты и ждал принц Людовик Наполеон Бонапарт!
Ужас июльских дней, зверские, бесчеловечные поступки восставших приверженцев так называемой красной республики — все это, может быть, исходило от принца и послужило впоследствии сигналом к убийствам.
Разъяренная толпа свирепствовала на улицах. Она убила мужественного генерала Брэя и парижского архиепископа Афрэ, призывавших ее к миру и согласию. Убийства и зверства, происходившие раньше, тускнели перед размахом ужасной июльской революции.
Народное собрание, устраненное варварским натиском народа, дало неограниченную власть генералу Кавеньяку, чтобы восстановить мир и спокойствие и наказать виновных. Этот генерал, который, казалось, слыл сильным соперником принца Наполеона, победил восставших после четырехдневного упорного сражения на улицах Парижа. Около пятнадцати тысяч человек были убиты. Некоторые улицы оказались полностью заваленными грудами человеческих тел. Семь генералов были тяжело ранены. Закончилось действительно ужасное сражение, которое когда-нибудь происходило в стенах этого города.
Бедный принц, как называли Наполеона в тесных кружках Англии, наверно, с большой радостью читал эти парижские известия. Минута настала. Теперь он думал явиться во Францию как освободитель и надеялся на вполне радушный прием своих соотечественников. Его расчет оказался верным! Тела убитых стали для него ступенями трона.
Это правило тянется кровавой нитью через всю последующую жизнь Людовика Наполеона. Он не ценил человеческую жизнь: для него ничего не значила смерть нескольких сотен людей, , если благодаря этому он достигал задуманной цели, которая, по его мнению, была также выгодна и для общественного блага.
Темный человек — мы считаем это прозвище вполне подходящим принцу Наполеону — готовился к отъезду. Но ему недоставало денег, которые были необходимы, чтобы достойно вступить на землю Франции и заплатить жалованье своим нуждающимся приверженцам. Других же, которые не ждали от него денег, он решил немедленно обеспечить выгодными местами, так как принц Наполеон рассчитывал почти наверняка, что через несколько месяцев он будет стоять во главе французской республики.
Принцу нужна была очень большая сумма денег, напрасно он думал и ломал себе голову, где бы достать ее. Друзья не могли ему вручить нужных денег, хотя, может быть, и обладали средствами, но боялись пустить свои капиталы в такое слишком смелое и опасное предприятие. Наконец мысль принца остановилась на одном человеке, который, если бы пожелал, мог легко выполнить его просьбу и вручить требуемую сумму денег. И этим человеком была София Говард, единственная дочь миллионера.