Страница 42 из 51
— То, что сделал я, пришлось по душе твоим людям. Рано или поздно они все равно отвернулись бы от нас. Так не лучше ли быть с ними, под их защитой, чем оставаться в одиночестве? Пойми же наконец меня!
— И ты уверен, что большевики так сильны?
— Сила не в них одних, она в тех, кто готов идти за ними в огонь и в воду. А это народ…
— «Народ, сила», — раздраженно повторил Исмаил.
И даже в этом раздражении Сулейман уловил нотку здравого смысла. «Неужели что-то поймет?» — подумал он. В это время доложили, что оба отряда построены на майдане. Исмаил осмотрел себя, поправил маузер на ремне и решительно шагнул из комнаты. Сулейман последовал за ним.
Бойцы удивили Исмаила своим необычно бравым видом и даже какой-то выправкой. Люди попросту преобразились. На лицах и следа не осталось от былой обреченной покорности. Глаза у всех горели достоинством и гордостью. Это, с одной стороны, обрадовало Исмаила, а с другой — задело по самолюбию.
— Чьи вы бойцы?! — спросил он, и это прозвучало очень глупо.
Приличия ради следовало сначала хотя бы поздороваться с людьми, поздравить с победой, которую они одержали над турками… Ему не ответили. Он повторил свой вопрос и снова не получил ответа. Тогда Исмаил поманил к себе пальцем одного бойца. Мухамедом его звали. Он тихо подъехал и спешился перед Исмаилом. Сейчас это был не тот человек, каким хозяин знал его раньше. Он смело смотрел вперед.
— Вот ты, скажи мне, — спросил Исмаил, — кому ты служишь?
— До сегодняшнего дня я и сам толком не знал, — ответил боец, — а теперь знаю. Я служу соплеменникам своим и моему истерзанному краю.
— Кто твои враги?
— Все те, под чьим гнетом стонут наши аулы…
— Кто друзья у тебя?
— Друзья народа — мои друзья!
— А я кто?
— Ты родич нашего командира, дядей ему приходишься.
— И все?
— Да, все. Просто родственник.
— Ах ты, собачий сын! Родственник шакала! — вскинулся было Исмаил, но боец перебил его:
— Прошу уважать других, если хочешь, чтобы тебя уважали, Исмаил. Ты такой же, как и мы, — будешь с нами хорош, и мы с тобой добром…
— Да с кем ты разговариваешь? Забыл, чей хлеб ешь?
— Упрекаешь хлебом? Могу сказать, чей хлеб мы едим. Не твой. Хлеб принадлежит земледельцу, тому, кто его растил. А ты не пахал, не сеял, не собирал и даже тесто не месил…
— А чья это лошадь, уздечку которой ты держишь?
— Моя, пока я в отряде красных бойцов.
— Чье оружие у тебя в руках?
— Мое, пока я боец народа.
— И все вы так думаете? — обернулся Исмаил к своим, еще вчера вроде бы верным бойцам, показывая плетью на Мухамеда.
— Да, все так думаем! — хором ответили бойцы.
— И вы ничем не считаете себя обязанными мне? Мне, Исмаилу из хутора Талги, хозяину этой долины?
— Ничем! Кроме благодарности за то, что ты собрал нас здесь.
Комиссар Умар из Адага и командир этих красных отрядов Сулейман Талгинский переглянулись и усмехнулись. Исмаил, как ни странно, вдруг растерялся… Он не знал, что ему еще сказать и что делать. Наступило долгое томительное молчание.
— Да чтоб ваш род передох! — крикнул он наконец в сердцах…
— Не передохнет. У нашего рода, уважаемый Исмаил, корни глубокие, и имя ему — народ! — сказал Муха-мед. — Несмотря ни на что, Исмаил, я тебя уважаю. Жизнь ты устроить умеешь. Будь с нами. Начнем вместе устраивать жизнь своего народа.
— Кто вдолбил в тебя эти премудрости?
— Добрые люди!
Мухамед чувствовал себя довольным и даже счастливым оттого, что вдруг так вот просто разговаривает с бывшим своим хозяином.
— Кто они, эти люди?
— Хасан из Амузги и наш комиссар Умар из Адага.
— И это ты говоришь мне сейчас такое? Да не вы ли всего несколько дней назад забрасывали грязью этого Хасана из Амузги? — зло ухмыльнулся Исмаил.
— Да, мы! На свою беду, делали это по твоей указке, теперь вот стыда не оберемся.
— Поумнели, значит? Так, что ли?
— Выходит, так.
— А точнее?
— Поумнели, Исмаил. Очень даже поумнели. И тебе бы не мешало, пока не поздно…
Призадумался старик. В эту минуту он был похож на привыкшего к легким победам самоуверенного борца, который вдруг, встретившись лицом к лицу с дотоле неведомым противником, неожиданно потерял самообладание и готов сдаться без борьбы…
Исмаил постоял-постоял и, резко повернувшись, быстро пошел к дому. За ним последовали Умар из Адага и Сулейман, приказав часовым смениться и быть начеку.
— Похоже, что старик сдался, — шепнул на ухо Умару Сулейман. — Я думал, будет хвататься за оружие, но он…
— Надо решить, как быть с турками? — сказал Умар из Адага.
— С этим ты обратись к нему! Он будет польщен тем, что с ним считаются, и на сердце у него полегчает… — посоветовал Сулейман. — А это нам только на руку.
Умар из Адага так и поступил. И в самом деле, Исмаилу, успевшему уже согреть себя огненной водой, такое обращение пришлось по душе. Он и правда подумал, что вот они и с ним считаются.
— Видеть их не хочу, этих турок. Выведите за хутор, и пусть убираются на все четыре стороны! — сказал он.
Но Умар из Адага с этим не согласился.
— Мы отпустим их, а они вооружатся и пойдут на нас же. Не забывай, уважаемый Исмаил, что Хакки-паша стоит под стенами Порт-Петровска.
— Так что же с ними делать? Расстреляем, — вызовем еще больший гнев генерала.
Туман в голове Исмаила явно рассеивался.
— У меня есть предложение, — сказал Умар из Адага.
— Какое? — Исмаилу стал даже нравиться этот вроде бы мягкий, с хитринкой в глазах, горец.
— Разумнее всего под охраной нескольких наших людей препроводить их к границам Азербайджана и выдворить из Дагестана.
— А башка твоя варит. Разумное говоришь, — довольно улыбнулся Исмаил. — Одолели вы меня, дьяволы.
— Делить нам с тобой нечего…
— Победите, все мое состояние разделите?..
Больше всего его опять же заботила судьба неправедного своего богатства.
— И ты не пропадешь. Будешь жить, как все. Есть станешь то, что заработаешь.
— А как же эта грязь? И кто за больными будет следить? Ведь уж сколько лет я здесь живу. Как-никак кое-что понимаю в ее лечебных свойствах — кому она полезна, а кому нет…
— Вот и будешь этим заниматься.
— И на том спасибо! А что скажет Хасан из Амузги? Такое, что я с ним сотворил, человек человеку не прощает.
— В другое время он, может, и не простил бы. Но у него теперь заботы иные, заблудших в нашем народе не мало. Хасан из Амузги главным своим делом считает, как бы ему побольше людей наставить на путь истины. Люди нам сейчас очень нужны… А месть — это не для него.
— Клад он нашел? — не удержался, полюбопытствовал Исмаил.
— Найдет! — неопределенно ответил Умар из Ада-га. — Клад этот ценен и важен для всех нас.
— А вдруг ваш Хасан из Амузги отыщет его, присвоит себе и был таков? И останетесь вы, как говорят сирагинцы, со своим бесхвостым ослом? А?
— Этого не может быть! — усмехнулся Умар из Адага.
— Вы так ему верите?
— Только с верой друг к другу можно делать общее дело.
Итак, попытка генерала Хакки-паши выбить полковника Бичерахова из города, охраняемого кораблями, бронепоездом, аэропланами и пушками, не удалась. Слишком малы были силы, с которыми он двинулся на Петровск. А в пути поредели и эти малочисленные его отряды. Часть людей перешли на сторону большевиков и двинулись в Леваши, где находился штаб красных. Повел их Ибрахим-бей, который должен был вместе с отрядом Исмаила пойти на Петровск с юга и создать тем самым впечатление, что наступление идет по всему фронту.
Под натиском численно превосходящих сил противника генералу пришлось отступить по дороге в Темир-Хан-Шуру к аулу Атли-Буюн, а преследовать его и вести с ним изнурительные бои полковник Бичерахов не решился…
Это был уже не тот уверенный в себе наймит Бичерахов, который еще недавно писал своему брату в Баку: «Дагестан у меня в руках, в помощь терцам я послал отряд в тысячу пятьсот человек при четырех полевых пушках, двух тяжелых орудиях, при четырнадцати пулеметах, двух бронированных автомобилях с автомобильной колонной, с достаточным количеством снарядов и патронов… Полагаю, что в ближайшее время Кизляр нами будет взят. Затем на очереди Грозный, и оттуда…»