Страница 14 из 22
Публика молчала. Реплики типа: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!" или "Нам нет преград ни в море, ни на суше!" к разговору явно не подходили, это даже Хор у задника понимал. Требовались в ответ свои слова, незаемные, а их-то как раз и не находилось. Будь Ким режиссером этой сцены, он ввел бы сейчас в немоту фонограмму - звук вращающихся, скрежещущих шестерен какого-нибудь гигантского механизма. Для чего? А для иллюстрации мыслительного процесса добровольцев. Очень убедительно получилось бы. И вполне новаторски, хотя и не без хамства.
А хамить ребятам, в общем, не хотелось. В чем они виноваты? В том, что кто-то сверху, все и вся решавший за них, поместил их в этот плацкартный вагон, сунул им в рот стандартные тексты проходных ролишек, примитивно просто выстроил мизансцену - по шаблону, проверенному десятилетиями, залитованному однажды и на все времена? Или в том, что они не взбунтовались против "кого-то сверху", не выплюнули изжеванные слова, не вооружились своими? Так, может, для этого Ким и помещен в поезд, в вагон, в отсек, непредвиденным фактором введен в спектакль - для того, например, чтобы проверить: кто способен на импровизацию, а кто - нет. На импровизацию, а значит, и на большую - новую! - роль. Или иначе, житейски: кто способен на бунт...
Просто старая сказка для детей получается, думал Ким. Просто история про Карабаса-Барабаса и его несчастных актеров. А кто он, Ким, в таком случае? Никак Буратино? Никак чурбачок с длинным носом, сующий сей нос во все дырки? А коли отрубят?.. Так не отрубили же у Буратино, если верить Алексею Николаевичу, и у Кима цел пока его тоже немаленький рубильник... И уж если следовать сказке, то куклы-то взбунтовались, повязали Карабаса-Барабаса, ушли с Буратино за яркий занавес с нарисованным на нем горящим камином...
Камином?..
Ким вспомнил фотообои на стене в кабинете мадам.
Выходит, ему с самого начала уготована роль деревянного бунтаря?.. Почетно...
- Слушай, друг, - сказал наконец парень с гитарой (без гитары), - ты зачем к нам явился? Головы нам морочить?
- Угадал! - обрадовался Ким. - А что, есть что морочить?..
- Не паясничай, - сурово оборвал его гитарист, - не на тусовке. Дело говори. Что ты от нас хочешь?
Что он от них хочет? Знал бы - сказал бы...
Глядя телевизор, читая газеты, краем уха слушая радио, Ким, комсомолец с четырнадцати школьных лет, не раз задавался законным вопросом: есть у комсомольцев своя голова или за них думает аппарат родного цэка вээлкаэсэм? Кто именно мчится с горящим сердцем строить все эти "бамы", "атоммаши", "катэки"?.. Что их тянет из дому? Что ищут они в стране далекой, что кинули они в краю родном? Деньги? Их там не больше, чем где-либо. Славу? Она догоняет лишь избранных - как, впрочем, везде. Романтику? Ее хватает на месяц - даже для дураков, и те, кто дразнит дураков фальшивой романтикой, отлично знают, что добрая половина через месяц-два поумнеет и вовсю будет стараться смотать удочки. Останутся самые стойкие, самые честные, самые работящие и - оттого! - самые несчастные, которые вполне были бы к месту у себя дома, в родном городе, в родном селе, в родном колхозе-совхозе, где позарез не хватает стойких, честных и работящих.
Самое плановое в мире хозяйство на поверку оказывается самым бесплановым. Самым авральным. И затыкать авральные дыры - на сей сомнительный подвиг годятся только молодые, только необстрелянные и непременно - с горящими сердцами. Которых легко обмануть. Всем чем угодно: псевдоподвигами, псевдоромантикой, псевдозаработками, псевдонеобходимостью. Псевдожизнью. А псевдожизнь - это не театр, прошу не путать.
Нас бросает из крайности в крайность, и каждая крайность немедля становится передним краем битвы за... за что угодно. А кому в прорыв? Рядовым-необученным - кому ж еще, дураков больше нет! Аврал, ребята, спасай державу, только вы и можете ее спасти, винтики наши разлюбезные! Мы вас отсюда вывинтим, а сюда ввинтим, никто ничего не заметит, машинка как крутилась, так и крутится. Ну и ладно что помедленней, ну и ладно что скрипит сильно, зато какой тембр у скрипа - победный!..
А если бы каждый винтик да на своем месте, да в своей резьбе?..
Ким усмехнулся: который раз уж приходит на ум эта чужая винтичная ассоциация! Повторяешься, режиссер, штампуешь образ...
И все же: если бы каждый винтик да на своем месте? Может, и вправду не пришлось бы ждать двухтысячного года? Может, и вправду жили бы мы сегодня в сильно развитом социализме и вкусные галушки прямо в рот бы к нам прыгали?..
- Что я от вас хочу? - повторил Ким вопрос. - Да ничего, пожалуй. Задумались на секунду - и то ладушки... А вот остановиться бы нам сейчас, а вот поразмять бы ноги...
Зрело у Кима что-то такое, что-то этакое - что, он и сам толком не догадывался.
- Мы без остановок, - растерянно сказал гитарист. Виделось: он изо всех сил хочет помочь симпатичному попутчику, но нет у него на то сил, нет возможностей. - Каждая остановка - ЧП. Идем по графику...
- ЧП говоришь? ЧП - это разумно... ЧП - это выход...
- Что ты несешь? - взволновалась дивчина, до сих пор молчавшая, в разговор мужчин не вступавшая. (Да и никто, заметил Ким, в разговор не лез, кроме двух-трех персонажей. Понятно: Хор - он и есть Хор, реплик на него ни драматургом, ни режиссером не отпущено...) - Какое ЧП? Ты не заболел ли часом?
- Часом заболел, - сказал Ким. Он, похоже, понял, что делать. Медпункт у вас здесь имеется? Градусник там, пурген, бисептол?..
- Наверно, - предположила дивчина. - Может, сзади?
- Сзади медпункта нет, - быстро сказал Ким, вспомнив декорации, сквозь которые он прошел с боями местного значения. - А что впереди?
- Два вагона с нашими, а дальше - не знаем. Я же говорила...
- Кто у вас старший?
- Вот он, - дивчина хлопнула по плечу гитариста. - Командир сводного комсомольского добровольческого...
- Понятно, - перебил Ким. - Зовут тебя как, Командир?
- Петр Иванович.
- Иванович, значит?.. Это серьезно, - усмехнулся Ким. Гитарист если и был старше его, то года на три - не больше. И уже - Иванович. А Ким - всего лишь Ким. Судьба... - Пойдем со мной, Иванович.
- Куда?
- Медпункт искать. Поможешь больному осужденному вечный покой обрести.