Стена

- Стой! - парень резко повернулся, шагнул к Сеньке и положил ему руки на плечи. Сенька вдруг обвис, обмяк, как паяц на ниточке, а парень смотрел прямо в глаза и тихо, монотонно говорил: - Сегодня в полночь ты выйдешь во двор и начнешь класть стену. Ты будешь ее класть и не думать о времени, ты будешь ее класть там, где она давно стоит, только ты ее не видишь, и никто не видит, а ты ее построишь, и это будет всем стенам стена. Все! - парень убрал руки, и Сенька плюхнулся на к месту подвернувшийся стул.

В голове было пусто, как после крепкого похмелья. И гудело так же. Потом откуда-то из глубины выплыла хилая мыслишка, потребовала выхода.

- А люди? А милиция? Заберут ведь...

- Не твоя забота, - высокомерно сказал парень. - Никто не заберет. Все законно, на казенных основаниях... А сейчас ляг и спи, - взял сумку, повесил через плечо. - Да, Ирке ни слова. Государственная тайна, сам знаешь. В полночь я тебя встречу. Чао!

И ушел. Дверью хлопнул.

А Сенька вдруг понял, что если не заснет немедленно, в ту же минуту, то умрет без возврата, разорвется на мелкие части - не собрать, не склеить. Плюхнулся в кровать, укрылся с головой одеялом и напрочь отключился от действительности.

Во двор въехал оранжевый самосвал "КамАЗ", груженный кирпичом. Шофер, совсем молодой парнишка, притормозил, высунулся из кабины, спросил прохожего ровесника в белой куртке:

- Куда ссыпать?

- Сыпь на газон, - ответил парень, - не поколется.

- Так трава ведь... - засомневался шофер.

- Трава вырастет, - уверил парень, - а кирпич нам целый нужен.

- Тоже верно, - сказал шофер, подал самосвал задом, потянул в кабине какую-то нужную рукоятку, и красный кирпич с шумом рухнул на газон. Куча образовалась приличная.

- И так вдоль всего двора, - пояснил парень и пошел себе, не дожидаясь остальных машин.

Старик Коновалов вышел из профессорского подъезда, посмотрел на электрические часы на фронтоне школы: полпервого уже натикало. Пора бы и перекусить поплотнее, но старик Коновалов в данный текущий момент твердо знал, что не до перекусов ему, не до личных забот. Его вроде бы что-то вело, и на сей раз привело к куче кирпича, выросшей на свежем газоне. Старик Коновалов прямо по газону отмерил от нее четыре шага и встал по стойке "вольно". Здесь, точно знал он, нужно будет ссыпать кирпич со следующей машины.

Алевтина Олеговна Стеценко плотно сидела дома и проверяла тетради десятиклассников, немыслимую гору тетрадей с контрольными задачами по химии. Работа была объективно не из веселых, механическая и оттого занудная, но к завтрашнему уроку следовало подвести итоги, сообщить результаты, и Алевтина Олеговна терпеливо, хотя и не без раздражения, брала с горы тетрадку за тетрадкой, перелистывала, проглядывала, черкала где надо красной шариковой ручкой, выводила оценки. По всему выходило, что будущих химиков в школьном выпуске не ожидалось. Добралась до тетради Павлика Топорина, толкового мальчика, отличника и общественника, внимательно прошлась по цепочке формул, все же зацепила ошибку. Подумала секунду - править, не править? - не стала разрушать общую картину, вывела внизу аккуратную красную пятерку. Поторопился мальчик, проявил невнимательность, с кем не бывает, так зачем и ему и себе портить настроение перед экзаменом?..

От доброго поступка настроение улучшилось, да и гора непроверенных контрольных стала заметно ниже. Алевтина Олеговна не очень любила ставить двойки, не терпела конфликтов, никогда не стремилась вызывать в школу родителей отстающих учеников, справедливо считала: кто захочет, тот сам попросит помощи, после уроков останется. А не захочет - зачем заставлять? Главное - желание, главное - интерес, без него не то что химии не постичь - обыкновенного борща не сварить. К слову, сейчас ее гораздо больше контрольной волновал варившийся на плите в кухне борщ, любимое кушанье любимого мужа Александра Антоновича, да и всерьез занимало мысли недошитое платье, наиэлегантнейшее платье модного стиля "новая волна" - из последней весенней "Бурды". Платье это Алевтина Олеговна шила для невестки, женщины капризной и требовательной, но шила его с удовольствием, потому что вообще любила эту работу, считала ее творческой - в отличие от преподавания химии...

Итак, Алевтина Олеговна проверяла тетради, когда в дверь кто-то позвонил. Алевтина Олеговна отложила шариковую ручку, пошла в прихожую, мимоходом оглядела себя в настенном, во весь рост, зеркале - все было в полном ажуре: и лицо, и одежда, и душа, и мысли - открыла дверь. За оной стоял приятной наружности совсем молодой человек, почти мальчик, в модной белоснежной куртке.

- Добрый день, - вежливо сказал молодой человек и слегка склонил голову, что выдавало в нем хорошее домашнее воспитание. - Я имею честь видеть Алевтину Олеговну Стеценко?

- Это я, - согласилась с непреложным Алевтина Олеговна, более всего ценившая в людях куртуазность манер. - Чем, простите, обязана?

- Ничем! - воскликнул молодой человек. - Ничем вы мне не обязаны, уважаемая Алевтина Олеговна, и это я должен просить у вас прощения за приход без звонка, без предупреждения, даже без рекомендательного письма. Так что простите великодушно, но посудите сами: что мне было делать?..

Алевтина Олеговна не успела прийти в себя от напористой велеречивости, без сомнения, куртуазного незнакомца, как он уже легко втерся между ней и вешалкой, как он уже закрыл за собой дверь, подхватил Алевтину Олеговну под полную руку и повел в комнату. Заметим, в ее _собственную_ комнату. И что характерно: все это не показалось Алевтине Олеговне нахальным или подозрительным; она с какой-то забытой легкостью поддалась властному и вкрадчивому напору обаятельнейшего юноши, может, потому поддалась, что ее уже лет десять никто не цапал за локоток, не обдавал терпким запахом заграничного одеколона "Арамис", не тащил в комнату, пусть даже, повторим, в ее _собственную_.

Народная поговорка гласит: в сорок пять баба - ягодка опять. Или что-то вроде... Ну-ка, сорокапятки, кому из вас не хочется ощутить себя ягодкой, а?.. Молчание - знак согласия.

Молодой человек бережно усадил Алевтину Олеговну на диван и сам сел напротив, на стул.