Страница 49 из 92
Белита потрясла головой, прогоняя от себя мучительные мысли.
Она прошла по узкому маленькому дворику и открыла дверь своей комнатки. Белита зажгла заранее заправленную лампу, поставила ее на стол и заперла дверь.
Она была опять одна в своем маленьком, но чистеньком и уютном уголке, где все было куплено на заработанные ею деньги. Поэтому особенно любила и берегла она каждую вещь; простой шкаф, такой же стол и стулья были для нее дороже, чем прежняя ее богатая мебель, дорогие платья и жемчуг.
В маленькой комнатке Белиты все было чисто, уютно и мило. Нигде не было ни пылинки. Белита вставала рано, и первой ее заботой было убрать свою комнату. Зато как благодарны были цветы на окне, как пышно росли и цвели они под ее присмотром! Просто весело было смотреть на них.
Белита сняла свою шаль и шляпу, убрала их на место. Она только хотела еще поработать при свете лампы и закончить несколько цветов, которые она принесла с собой, как кто-то постучал в дверь.
Белита испугалась, кто бы это мог быть, кто теперь мог прийти к ней? Но дверь быстро распахнулась, и в комнату вошел военный, плотно закутанный в плащ.
Она не успела опомниться, как вошедший уже сбросил с себя плащ и перед удивленной Белитой предстал Горацио де лас Исагас.
Первым движением Белиты было подойти к нему и радостно протянуть ему руку, но потом ей стало почему-то тяжело видеть его у себя.
— Не бойся, Белита, — сказал он серьезно, — не отворачивайся от меня, ничего не бойся. Я уже знаю все, что ты хочешь мне сказать. Я не затем пришел, чтобы бередить старые раны, я пришел проститься с тобой!
— Проститься, да, — произнесла Белита, — я знаю, что вы выступаете завтра.
— Поэтому-то я хотел еще раз увидеть тебя; Белита, в последний раз пожать твою руку и проститься с тобой. Не сердись на меня за это, но я не мог уйти без этого последнего свидания! Не бойся ничего, я был осторожен, никто в доме не видел меня.
— Садитесь, Горцио, — сказала Белита.
— Как ты холодна, Белита, но голос выдал твое волнение!
— Да, Горацио, не скрою, меня волнует что-то, чего я не могу назвать, что-то мучает меня, и в то же время мне приятно… Я думаю, это благодарность. Вы всегда были так внимательны и так добры ко мне, вы никогда ни в чем не противоречили мне ни словом, ни даже взглядом, вы никогда не требовали от меня невозможного; этого я никогда не забуду, Горацио, никогда, и всегда буду с благодарностью вспоминать о вас…
— Но только не любить меня?
— Вы богатый, знатный маркиз, а я бедная, простая сирота.
— Это неправда! — воскликнул Горацио. — Я тоже беден, но я не за тем пришел сюда, чтобы упрекать тебя. Моим последним словом, моей последней мыслью будешь ты! Мы расстаемся. Но как охотно бы я для тебя отказался от всего, как охотно стал бы для тебя работать и был бы счастлив тем, что ты принадлежишь мне! Но этому не суждено быть. Я не торгуюсь с судьбой, я спокоен.
— Беден — вы сказали, Горацио?
— Да, я так же беден, как ты!
— Для вас это, должно быть, ужасное несчастье, Горацио?
— Отчего же?
— Вы привыкли к довольству. Это действительно правда, то, что вы сказали?
— За меня не бойся, мне больше ничего не нужно.
— Что значат эти слова, Горацио?
— Это значит, что я пришел с тобой проститься, Белита. Завтра мы выступаем на север, чтобы драться за отечество. Несчастные, которых оставила надежда, могут в этой битве найти прекрасную, славную, желанную смерть! Недостойным тоже представляется возможность послужить великой цели, и даже люди, которые никогда, может быть, не решились бы на хорошее дело, могут прославить себя и оставить о себе добрую память. Это утешительная, прекрасная мысль, Белита. Я же с миром ухожу отсюда и со спокойной совестью могу идти навстречу смерти!
— У вас, несомненно, прекрасная душа, Горацио, — отвечала Белита, и на глазах ее выступили слезы. — Хотя я и не могла полюбить вас, я все-таки уважаю и люблю вас, как сестра.
— Не говори этого! Такой любви мне не надо! — возразил Горацио. — Но я хочу расстаться с тобой в мире, я не сержусь на тебя за то, что ты не могла полюбить меня, пусть это и было для меня источником всех бед и страданий, пусть это лишило меня будущего. Но теперь все забыто, ты видишь, я доволен и спокоен.
— О Господи! Это спокойствие меня пугает! Горацио, что у вас на уме?
— Ничего, я просто пришел проститься с тобой, Белита.
— Да, но каким вы пришли сюда! Или вы с трудом сдерживаетесь…
— Ты это знаешь, ты это чувствуешь, но не буди во мне страстей… Прощай, моя возлюбленная! — горячо воскликнул маркиз. — Прощай, мы никогда, никогда больше не увидимся! Я расстаюсь с тобой навеки!
— У вас что-то страшное на уме, вы что-то задумали, Горацио, ради Бога…
— Мое единственное желание — пасть за отечество, это моя единственная надежда! Ни одно сердце не будет здесь страдать обо мне, у меня нет никого на свете, кто любил бы меня, и такие люди счастливы, когда смерть зовет их, когда они могут пожертвовать жизнью за отечество.
— Одна душа все-таки будет помнить о вас и за вас молиться! — рыдала Белита.
— Все кончено! Прощай! Ты будешь моей последней мыслью. Да хранит тебя Бог, мы никогда больше не увидимся.
Он накинул на себя плащ и схватил свою шляпу, потом обернулся, горячо поцеловал Белиту и поспешно вышел. Она, вся в слезах, хотела остановить его, но он уже не слышал ее и скоро скрылся в темноте.
Белита все еще смотрела ему вслед.
«Ты будешь последней моей мыслью… Да хранит тебя Бог! Мы никогда больше не увидимся…» — слова эти все еще раздавались в ушах Белиты, и крупные слезы катились по ее щекам.
— Да, он идет навстречу смерти… Все кончено. Прощай, Горацио! Меня тоже зовет смерть, она манит меня к себе…
XXII. Арторо
— Однако ты сыграл со мной хорошую шутку! — этими словами встретила дукеза своего старого друга прегонеро, который намеревался, кажется, говорить с нею холодно.
— Ты сама того хотела, — сварливо возразил прегонеро. — Очень уж важны вы стали и таких людей, как мы, больше к себе не пускаете! Не спорь! Три раза меня прогоняли, это чересчур много! А нищего разыгрывать я не хотел, это для меня слишком унизительно.
— Роль доносчика тебе больше пристала. Зачем ты пошел к герцогу? — отвечала дукеза спокойно, надеясь спасти от прегонеро хотя бы некоторую часть денег. — Знаешь ли, что и ты за это дело поплатишься не меньше меня?
— Я-то за что?
— За то, что был соучастником в обмане! Герцог хочет доказать это перед судом. Не думаешь же ты, что я возьму всю вину на себя? Ведь ты тоже деньги получил, и не ты ли первым вспомнил о Клементо и предложил его? Ты же все это сочинил, а теперь на себя же донес и опять барыш получил.
— Это мне все равно, пусть будет по-твоему. Я только хотел доказать тебе, что со мной нельзя так свысока обращаться, это рассердило меня, и поэтому я пошел к герцогу.
— Нет, я думаю, что ты это сделал из родительской любви! — язвительно засмеялась старуха. — Не так ли? Тебе стало невмоготу терпеть, что ты продал своего сына.
— Что болтать-то! — воскликнул досадливо прегонеро. — Я пришел за деньгами, вот и все тут!
— За какими деньгами? Уж не за моими ли?
— Нет тут никаких твоих денег, они по праву принадлежат герцогу, а он подарил их мне.
Сара Кондоро все еще старалась сдержать свое бешенство.
— Я все обдумала, — начала она, — я все возьму на себя, а ты удовольствуешься теми деньгами, которые я, не спросясь у герцога, выделила тебе.
— Удовольствоваться этими? Да я не осел! Отдавай мне сейчас же мои десять тысяч золотых!
— Полно сумасбродничать! Поторгуемся.
— Ты с ума сошла? О чем тут торговаться? О чем еще говорить. Герцог подарил мне эти деньги, ты должна только отдать их мне. Отдавай прямо сейчас!
— Ах ты, низкий вор, обманщик! — вдруг вскричала дукеза, не в силах больше сдерживать свой гнев, видя, что прегонеро неуклонно стоит на своем. — Ах ты, трава сорная! Сама, впрочем, виновата. Зачем я связалась с такой сволочью! Постой, ты еще поплатишься за это!