Страница 6 из 30
Кеша и Геша, бывало, пользовались теорией заданного наказания, однако не злоупотребляли ею. Все-таки она несла элемент обмана - пусть невинного, пусть искупленного целым рядом благородных деяний, но обмана, как ни крути. Не любили они и теорию обхода запрета, предельно ясную теорию, но... построенную на вранье. Применять ее можно было лишь в самом крайнем, самом безвыходном случае.
Лучше и надежнее всех, по мнению друзей, выглядела теория примерного поведения. Краткий афористический смысл ее удачно выразил Кеша: "Веди себя хорошо, и родители тоже будут вести себя хорошо". Но, честно говоря, она не всегда удачно срабатывала. И к сожалению, не всегда по вине детей...
- Какая теория подойдет здесь? - спросил Геша.
- Мне больно говорить, но, думаю, теория обхода запрета.
- Риск?
- Благороден. Ибо запрет абсолютно бессмыслен. Чистой воды эгоизм. Эгоизм вульгарис.
- Как? - не понял Геша.
- Суровая латынь, - объяснил Кеша. - Так говорили древние римляне, которых мы проходили в прошлом году. Дух древних римлян был стоек и несгибаем. Они пошли бы на хитрость и провели испытания после обеда.
Геша нес ответственность за ходовую часть испытаний. Социальная их основа его не трогала: римляне так римляне.
- А если они опять "козла" стучать будут?
- Не будут, - заверил Кеша, - надоест.
По молодости лет Кеша недооценивал терпения козлятников и их невероятные игровые способности. Он мог бы и просчитаться, не вмешайся в эту историю могучая и загадочная сила, которую Витька назвал телекинезом. Забегая вперед, скажем, что в ее названии Трешница не ошибся. Но лишь в названии.
- Пойдем пока ко мне, - сказал Геша.
- А баба Вера?
- Баба Вера уехала к бабе Кате в Коньково-Деревлево на весь день.
Геша жил с бабой Верой в трехкомнатной квартире и имел собственную большую комнату, набитую паяльниками, радиолампами, отвертками, пассатижами, конденсаторами, полупроводниками, и так далее, и тому подобное. Гешина комната была предметом вечных ссор с бабой Верой, которая желала убрать ее, вопреки Гешиному законному сопротивлению.
Кроме вышеперечисленных атрибутов ремесла в Гешиной комнате находились диван-кровать, письменный стол с дерматиновым верхом, залитый чернилами, машинным маслом, бензином, расплавленной канифолью, Гешиной кровью от многочисленных производственных травм, стояло два венских стула, тумбочка и на ней первый советский телевизор КВН-49. Телевизор был стар, но работал на редкость хорошо. А японская пластмассовая линза позволяла даже разглядеть выражение лица знаменитого хоккеиста Валерия Харламова или не менее знаменитого певца Иосифа Кобзона. Геша свой телевизор любил, холил его и нежил, менял в нем разные детали и не признавал никаких новомодных марок типа "Темп" или "Рубин", украшавшего столовую Кешиных родителей.
Еще у Геши был замечательный стереомагнитофон "Юпитер", который он тут же включил, и из двух мощных колонок-динамиков звучала грустная песня на хорошем английском языке. Пел некто по фамилии Хампердинк. Ни Геша, ни Кеша не знали содержания этой песни, но певец грустил умело, а грусть интернациональна и не требует перевода. Тем более что друзьям тоже было не слишком весело.
- Хорошо поет, - сказал Кеша.
- Мастер, - подтвердил Геша.
- Не то что наши, - согласился третий голос.
- Это ты сказал? - спросил Кеша.
- Нет, - сказал Геша. - Я думал, это ты.
- Это я сказал, - сообщил третий голос.
- Кто ты? - спросил Кеша, и трудно поручиться, что в голосе этого мужественного мальчика совсем не было страха.
- Ну, я, - раздраженно сказал третий голос. - Не видите, что ли?
И тут Кеша и Геша увидели некоего старичка. Старичок стоял в вальяжной позе и смотрел на Кешу и Гешу со снисходительной улыбкой. Старичок был малоросл, одет в полосатую рубашку с длинными рукавами и белые чесучовые брючки, давно не знавшие утюга. И белыми-то они были изначально, может, лет сто назад. Еще на старичке наблюдались сандалеты, сквозь которые виднелись игривые красные носки, И вообще, старичок выглядел как-то несерьезно: и улыбочка эта фривольная, и периодическое подмигивание левым глазом, и поза его. Не говоря уже о самом его появлении.
Любой рядовой взрослый человек испугался бы невероятно. Кеша и Геша, к счастью, не были взрослыми. Кеша и Геша не вышли из того прекрасного возраста, когда не существует для человека пресловутая холодная формула: "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда". Все может быть, все возможно в нашем замечательном мире! Стоит только поверить в невозможное, как оно тут же исполняется, только поверить уж надо полностью, без опасений и осторожничания. Но взрослые не могут не осторожничать. Есть в них намертво вросшая жилка здорового скептицизма, настолько здорового, что мешает он верить в снежного человека, в летающие тарелки, в зеленых человечков со звезд.
Но Кеша и Геша не были взрослыми. Они, увидев старичка у телевизора, смешного старичка в красных носках, приняли этот факт за реальный и потребовали разумного объяснения этому факту.
- Вы откуда взялись? - строго спросил Геша, потому что в данный момент именно он был хозяином.
- "Откуда, откуда"... - сварливо сказал старичок. - Из телевизора, вот откуда.
- Вздор, - строго заметил Геша. - Во-первых, я свой телевизор знаю, во-вторых, вы там просто не поместились бы, а в-третьих, так не бывает...
- Ах, Геша, Геша, - грустно сказал старичок, - от тебя ли я слышу эти скучные слова: "Так не бывает". Бывает, Гешенька, все.
И тут он вдруг стал уменьшаться, потом таять, потом совсем исчез, а телевизор заговорил голосом диктора Балашова:
- Ну, а теперь бывает?
Но это никак не мог быть диктор Балашов, потому что телевизор Геша из сети выключил, это он точно помнил, да и сейчас посмотрел, проверил - верно, выключил.
А старичок вновь возник будто бы из ничего, встал у телевизора, ухмыльнулся и вдруг закашлялся, схватившись за грудь. Кашлял он долго и натужно, потом отдышался, сказал хрипло:
- Все легкие в пыли, мука какая... Любит твоя бабка уборки устраивать спасу от нее нет. Повлиял бы ты на нее...