Новое платье короля

- Я ничего не соображал, ничего не помнил...

- Все ты соображал. Ведь не остался, нет? Улетел тем же самолетом?

- Меня втащили в него. Комиссар приказал...

- Ах, бедолага! Втащили его... А что потом было?

- Я хотел умереть.

- Какие страсти! - вскричал черт. - Мелодрама в чистом виде! Но ведь выжил, а, Фауст?

- Выжил, - эхом откликнулась душа Алексея Ивановича.

- Хотя вел ты себя, мягко говоря, очертя голову.

Танки шли медленно, неотвратимо, почти невидные в снежной пыли - черные пятна в мутном белом ореоле.

- Они нас не замечают! - крикнул лейтенант. Лицо его было мокрым и грязным, на щеке запеклась кровь вперемежку с копотью. - Надо отступать!

- Куда? - тоже крикнул Алексей.

Он лежал в окопчике, вжавшись в снег, до рези в глазах всматриваясь в танки, которые шли поодаль и мимо, будто и вправду не ведая о присутствии здесь орудийного расчета.

- Назад, вон туда! - лейтенант ткнул пальцем в сторону леса, откуда вылетели в низкое небо две сигнальные ракеты, зависли, растаяли в воздухе.

- А орудие?

Убитая пулеметной очередью лошадь лежала поодаль, снег уже припорошил ее, около морды образовался небольшой сугробчик.

- На себе потащим?

- Вытянем, - кричал лейтенант, - оно легкое. Он бросился к колесу, припал к нему плечом, пытался столкнуть, но у него ничего не вышло, и он махнул рукой сержанту и узбеку-рядовому. Они рванулись на помощь командиру, но Алексей заорал жутко, хрипло:

- Стоять! - солдаты замерли, узбек упал на колени, уперся голыми руками в снег, намертво утоптанный у колеса пушки. - Отставить панику, лейтенант! Приказа отступать не было. Мы еще живы, лейтенант, и пока живы, отсюда не уйдем...

Не договорил. Один из танков развернул морду и попер прямо на них. До него было рукой подать - метров сто или чуть поболе.

- Заряжай! - приказал Алексей, сам схватил снаряд и понес его к орудию. Сержант выхватил снаряд, ловко вставил в казенник. - Прямой наводкой!..

Орудие громыхнуло, дернулось, танк впереди заволокло дымом пополам со снегом, из этого бело-серого месива выплеснулся огненный сполох и снова исчез.

- Попал! - Алексей засмеялся. Солдат-узбек повернул к нему лицо, на котором тоже стыла улыбка. - Давай-давай, ребята!..

- Смотри, майор, - сержант указывал куда-то назад.

Алексей обернулся. По лощине к лесу бежал лейтенант.

- Ах, гад... - Алексей рванул из кобуры пистолет. Замерзшие пальцы слушались плохо, да еще и клейкий холод ТТ обжигал их. - Стой! - Лейтенант бежал, по колено проваливаясь в снег, падал, снова вставал. Алексей прицелился.

- Не надо, майор, - испуганно попросил сержант.

- Нет, надо!

Алексей поймал на мушку черную фигурку, негнущимся пальцем потянул спуск. Пистолет грохнул, казалось, громче пушки. Фигурка остановилась, замерла на мгновенье и рухнула в снег. Алексей сунул пистолет в кобуру и шагнул к орудию.

- Что уставились? Тоже хотите?.. Заряжай, быстро!..

Еще один танк двинулся в их сторону.

- Ты даже ранен не был, ни тогда, ни после, - завистливо сказал черт.

- Везло, - откликнулась душа Алексея Ивановича.

- А сержанта убило.

- Мы с тем узбеком остались...

- Помнишь его фамилию?

- Не спросил.

- Зря. Мог бы и написать о нем.

- О других написал.

- Знаю. Целый том очерков. И ни одной повести.

- Есть одна.

- О любви. А на войне было много другого, о чем стоило написать.

- У меня не было другого, черт...

И снова возник кабинет, и огромный письменный стол, и портрет на стене, а за столом сидел Семенов - погрузневший, тронутый сединой. Увидел Алексея, вышел из-за стола, обнял приятеля. Постояли так, обнявшись, соблюли ритуал, разошлись. Семенов - на свое место, Алексей - напротив, в кожаное кресло, утонул в нем.

- Сколько не виделись? - спросил Семенов.

- С сорок второго. Давно, - усмехнулся Алексей.

- Чего улыбаешься? Постарел я?

- Да уж не помолодел.

- Зато ты у нас орел: высоко летаешь. Вон, полна грудь цацок...

- Цацки я заработал, - жестко сказал Алексей.

- Слышал. Читал. Знаю. - Семенов говорил, как гвозди вбивал. - Ленка над твоей повестью полночи проревела.

- Какая Ленка?

- Жена. Ты что, забыл? Сам же нас познакомил...

- Забыл. - Алексей и вправду не вспомнил никакой Ленки.

- Увидишь - вспомнишь. Вечером у меня. Идет?

- До вечера дожить надо.

- Теперь доживешь, - засмеялся Семенов. - Ишь, фаталист выискался... Нет, правда, повесть - люкс. Я такого о войне не встречал.

- Она не о войне, - поправил Алексей.

- То есть? - удивился Семенов.

- Война - смерть, а повесть - о жизни.

- Действие-то на войне происходит.

- Жизнь везде, - отделался афоризмом Алексей, давая понять, что разговор ему неприятен. Семенов понял.

- Может быть, может быть... - протянул он. - А все ж напишешь про войну?

- Вряд ли. Война закончена. Во всяком случае, для меня. Другие напишут, это точно, а я нет.

- Слушай, Леха, ты какой-то чумной, нездешний. Очнись! Сам говоришь: война закончена. Развейся, отвлекись, махни куда-нибудь. Хоть на Днепрогэс: его сейчас восстанавливают, размах работ огромный. Получится роман - в самую жилу будет. Стройка - это же твоя тема.

- А что, - сказал Алексей, - можно и махнуть. Не все ли равно?..

- Ты бы ни черта не написал, если бы не Настасья, - сказал черт.

- Наверно, так, - согласилась душа Алексея Ивановича.

Телефон звонил долго, кто-то настойчиво рвался поговорить. Алексею надоело терпеть, он сбросил с головы подушку, резко сел на диване, взял трубку.

- Ну?

- Не нукай, не повезу, - засмеялся в трубке Давка Любицкий. - Когда вернулся, Лешка?

- Вчера ночью.

- И до сих пор дрыхнешь?.. Взгляни на часы: полдень уже.

- Шутишь? - Алексей знал, который час, а вопрос задал так просто, механически, чтоб что-то сказать.

- Ничуть, - Любицкий стал деловым и четким: - Вот что, герой. Сейчас ты встанешь, примешь душ, побреешься до скрипа, а через час мы к тебе приедем.

- Кто мы?

- Я с одним товарищем.

- С каким товарищем? Видеть никого не желаю! Хочешь, один приезжай.

- Один не могу. Сюрприз, - и брякнул трубкой.

- Псих ненормальный, - беззлобно сказал Алексей и пошел бриться.

Скреб жесткую щетинку золингеновским лезвием, рассматривал в зеркале свое намыленное отражение, думал о Давке. И карьерист он, и с принципами у него напряженно, нет их, принципов, и трепач изрядный, и попрыгунчик он, этакий отечественный Фигаро: то здесь, то там, всюду успевает, все про всех ведает, без мыла в одно место влезет - глазом не моргнешь... А вот врагов у него, похоже, нет. Недоброжелателей, настороженных - этих навалом, а откровенных врагов не нажил. Сумел так. Про Семенова, к примеру, говорят: пройдет по трупам. Про него, про Алексея, тоже много чего любопытного сочиняется, слухи доходят. А Давка - чист, аки агнец. И ведь Алексей знал точно: равнодушный человек Давка, а вся его показная доброта - от скрупулезного расчета. Не человек - арифмометр "Феликс". И Алексея он однажды высчитал и с тех пор опекает. Как может. А по нынешним временам может он немало... Что он сейчас придумал? Что за "товарища" ведет?