Ведьмин столб

Эти годы я помню смутно – человек редко помнит свое раннее детство, как бы тяжело оно ни было. Знаю только по рассказам приемной матери, именно той англичанки-врача, которая сумела спасти меня от неминуемой дистрофии и которая после освобождения увезла меня с собой в Шеффильд. Так я стала англичанкой и по языку и по воспитанию, и все детство мое, восьмилетнее и десятилетнее, о котором человек всегда помнит, было типично английским. Потом мы перебрались в Канаду, жили в Австралии, а затем – уже без матери, которая вышла замуж в Аделаиде за местного скотовода, – я скорее по воле случая, чем по выбору, очутилась здесь в роли учительницы частной леймонтской школы. Обо всем этом я так и не успела рассказать Берни Янгу: слишком короткой была наша встреча перед дорогой.

Дорога началась неожиданно, через два часа после завтрака, у меня в комнате, где я читала старый французский роман. Посошок на дорогу предложил мне сам господин Стон, снизошедший до столь ничтожной личности, как я. Он, как и полагается господину, вошел без предупреждения, но с любезной улыбкой на синеватых губах и наполовину опорожненной бутылкой шампанского-очевидно, где-то она успела уже побывать. Молча, почти священнодействуя, он наполнил два бокала на столе и, заметив мой французский роман, сказал по-французски:

– Садитесь, мадемуазель. Разговор у нас напутственный.

Я удивленно присела.

– Вы удивлены, что я знаю французский? Старых международных бродяг обычно не стесняют языковые барьеры.

– Я удивляться не этому… – начала я привычно ломать язык.

– Может, будем разговаривать на вашем родном языке?

– Мой родной язык вам все равно неизвестен.

– Ну хотя бы биография вкратце.

– Зачем? Самое интересное для вас в моей биографии – это сердце справа.

– Допустим. А что же вас удивляет?

– То, что вы с Олимпа спустились ко мне.

– На Олимп пойдете вы. Хлебните шампанского – это подкрепит перед дорогой. Сейчас мы отвезем вас к энному столбу на Леймонтском шоссе.

– Одну? – спросила я.

– Не пугайтесь. Поедете с Берни Янгом. Подружитесь. Он наиболее интеллигентный из ваших спутников и потому наименее надежный в достижении цели. Он может усомниться в реальности увиденного и неразумно вообразить невообразимое. Мне же нужны трезво мыслящие, разумные исполнители. Такие, как вы.

Мне почему-то не понравился его комплимент.

– Значит, мне, разумной, опекать неразумного?

– Именно. Я убежден, что вы первая наполните свой саквояж. Янг, когда опомнится, сделает то же самое.

– А другие?

– За них я не боюсь. Это профессиональные авантюристы. Сделают все и вернутся. Не скрываю: путь труден и конец его может смутить.

Стон смотрел на меня чуть прищурясь, как смотрят на лошадь покупатели, словно прикидывая: не прогадать бы.

– Сейчас выезжать? – оборвала его я, не притронувшись к бокалу с шампанским.

Он понял и встал.

– Вас уже дожидаются у машины.

Машин было две, стоявших гуськом у внешних ворот виллы: старенький «форд», в котором уже восседали с пустыми чемода– нами Нидзевецкий и Гвоздь, сопровождаемые «парнишками» в выцветших джинсах и белых картузиках – один из них сидел за рулем, – и чуточку позади «мерседес» с шофером в таком же картузике. Берни Янг меланхолично стоял у открытой дверцы автомобиля. Он предупредительно пропустил меня и сел рядом, оставив переднее место для Стона.

Но Стон и не собирался ехать.

– Дополнительное условие, Берни, – сказал он, придержав открытую дверцу, – если у вас возникнут какиелибо гипотезы об увиденном, не обращайтесь с ними ни к ученым, ни к репортерам. Мы с Джакомо не любим газетной шумихи.

Захлопнув дверцу машины, он скрылся за оградой. А мы с Берни, так и не обменявшись впечатлениями, быстренько доехали до впервые увиденного мной «ведьмина столба», аккуратно обтесанного и нисколько не устрашающего. Он был обнесен чугунной кладбищенской оградой с массивной, запирающейся калиткой. Открыв ее, наш шофер, по-видимому старший из «парнишек», втолкнул нас по очереди за ограду и, не входя, произнес напутственно:

– Видите эту еле заметную туманную дымку в полуметре от столба? Смело шагайте в нее – и все.

Первым шагнул ближайший к ней Берни и пропал. Это было так удивительно и неожиданно страшно, что я невольно замешкалась у колонки чуть замутненного воздуха.

– Не задерживай, девка, – буркнул сзади Гвоздь и легонько подтолкнул меня в Неведомое.

Сначала был полумрак и протянутая назад ко мне правая рука Берни.

Она прижималась к чему-то невидимому, туго натянутому и упругому, как батут. Янг подхватил мою руку и потянул впе– ред.

– Шагайте смело – под ногами никаких камней, нигде не споткнетесь. Так по крайней мере уверял меня Стон, – проговорил он каким-то свистящим шепотом. – И главное, старайтесь не отдаляться от упругой невидимой «стенки». Чувствуете, как сзади что-то подталкивает нас вперед? Это поток воздуха, должно быть, из нашего мира. Что-то гонит его – вероятно, разность давлений. Теперь отведите руку к центральному стержню прохода. Сильно дует навстречу, чуете? Это встречный поток из другого пространства. Опустите руку, старайтесь не попасть в стык двух потоков. Ближе, ближе к «стенке». Вот так. Думаю, пройдем благополучно. Чем мы хуже Стона?

Я сделала три-четыре шага и осмотрелась. Коридор был неширокий и темный. Не ночь, а вечерние сумерки сквозь туман или пыльную дымку. Берни обернулся и спросил:

– Плечо немеет?

– Немножко.

– Прижимайтесь к «стенке».

– Не торопитесь, ребята! – крикнул из темноты Гвоздь. – Лучше ползти, как черепаха, чем сдохнуть.

Мы прошли еще несколько метров, и я чуть не упала, натолкнувшись на что-то, преградившее путь. Верни мазнул лучом электрического фонарика по земле и осветил трупы людей, похожих на восковые фигуры из музея мадам Тюссо. Я зажмурилась: не могла смотреть.

– Вот они, исчезнувшие голубчики, – сказал сзади Нидзевецкий. – А мы, спасибо сердцу, еще живем. Только левая рука у меня, кажется, отнимается.

Гвоздь, идущий за ним, только хмыкнул. Видимо, он не шел, а полз по «стенке», широко переставляя ноги.