Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 1

Федор А.Абрамов

ДЕРЕВЯННЫЕ КОНИ

О приезде старой Милентьевны, матери Максима, в доме поговаривали уже не первый день. И не только поговаривали, но и готовились к нему.

Сам Максим, например, довольно равнодушный к своему хозяйству, как большинство бездетных мужчин, в последний выходной не разгибал спины: перебрал каменку в бане, поправил изгородь вокруг дома, разделал на чурки с весны лежавшие под окошками еловые кряжи и наконец, совсем уже в потемках, накидал досок возле крыльца-чтобы по утрам не плавать матери в росяной траве.

Еще больше усердствовала жена Максима-Евгения.

Она все перемыла, перескоблила-в избах, в сенях, на вышке, разостлала нарядные пестрые половики, до блеска начистила старинный медный рукомойник и таз.

В общем, никакого секрета в том, что в доме вот-вот появится новый человек, для меня не было. И все-таки приезд старухи был для меня как снег на голову.

В то время, когда лодка с Милснтьевчой и ее младшим сыном Иваном, у которого она жила, подошла к деревенскому берегу, я ставил сетку га другой стороне.

Было уже темновато, туман застилал деревенский берег, и я не столько глазом, сколько ухом угадывал, что там происходит.

Встреча была шумной.

Первой, конечно, прибежала к реке Жука-маленькая соседская собачонка с необыкновенно звонким голосом, - она на рев каждого мотора выбегает, потом, как колокол, загремело и заухало знакомое мне железное кольцоэто уже Максим, трахнув воротами, выбежал из своего дома, потом я услышал тонкий плаксивый голос Евгении:

"О, о! Кто к нам приехал-то!..", потом еще, еще голосабабы Мары, старика Степана, Прохора. В общем, похоже было, чуть ли не вся Пижма встречала Милентьевну, и, кажется, только я один в эти минуты клял приезд старухи.

Мне давно уже, сколько лет, хотелось найти такой уголок, где бы все было под рукой: и охота, и рыбалка, и грибы, и ягоды. И чтобы непременно была заповедная тишина-без этих принудительных уличных раднодинамиков, которые в редкой деревне сейчас не гремят с раннего утра до поздней ночи, без этого железного грохота машин, который мне осточертел и в городе.

В Пижме я нашел все это с избытком.

Деревушечка в семь домов, на большой реке, и кругом леса - глухие ельники с боровой дичью, веселые грибные сосняки. Ходи - не ленись.

Правда, с погодой мне не повезло - редкий день не выпадали дожди. Но я не унывал. У меня нашлось еще одно занятие - хозяйский дом.

Ах, какой это был дом! Одних только жилых помещений в нем было четыре: нзба-зимовка, язба-лстннца, вышка с резным балкончиком, горница боковая. Л кроме них были еще сени светлые с лестницей на крыльцо, да клеть, да поветь саженей семь в длину-на нее, бывало, заезжали на паре, - да внизу, под поветью, двор с разными станками и хлевами.

И вот, когда не было дома хозяев (а днем они всегда на работе), для меня не было большей радости, чем бродить по этому удивительному дому. Да бродить босиком, не спеша. Вразвалку. Чтобы не только сердцем и разумом, подошвами ног почувствовать прошлые времена,

Теперь, с приездом старухи, па этих разгулах по дому надо поставить крест-это было мне ясно. II на моих музейных занятиях-так я называл собирание старой крестьянской утвари и посуды, разбросанной по всему дому, - тоже придется поставить кресг. Разве смогу я втащить в избу какой-нибудь пропылившийся берестяный туес и так и этак разглядывать его под носом у старой хозяйки? Ну, а о всяких там других привычках и удовольствиях, вроде того чтобы среди дня завалиться на кровать и засмолить папиросу, об этом и думать нечего.

Я долго сидел в лодке, приткнутой к берегу.

Уже туман наглухо заткал реку, так что огонь, зажженный на той стороне, в доме хозяев, был похож на мутное желтое пятно, уже звезды высыпали на небе (да, все вдруг-и туман, и звезды), а я все сидел и сидел и распалял себя.

Меня звали. Звал Максим, звала Евгения, а я закусил удила и - ни слова. У меня даже одно время появилась было мыслишка укатить на ночлег в Русиху-большую дерсвшо, километра за четыре, за три вниз по реке, да я побоялся заблудиться в тумане.

И вот я сидел, как сыч, в лодке и ждал. Ждал, когда на той стороне погаснет огонь. С тем, чтобы хоть ненадолго, до завтра, до утра, отложить встречу со старухой.

Не знал сколько продолжалось мое сиденье в лодке.

Может быть, два часа, может быть - три, а может, и четыре. Во всяком случае, по моим расчетам, за это время можно было и поужинать, и выпить уже не один раз, а между тем на той с троне и не думали гасить огонь, н желтое пятно все так же маячило в тумане.

Мне хотелось есть-давеча, придя из лесу, я так спешил на рыбалку, что даже не пообедал, меня колотила дрожь-от сырости, от ночного холода, и в конце концов-нс пропадать же-я взялся за весло.

Огонь на той стороне сослужил мне неоценимую службу. Ориентируясь на него, я довольно легко, не блуждая в тумане, переехал за реку, затем так же легко по тропинке, милю старой бани, огородом поднялся к дому.

В доме, к моему немалому удивлению, было тихо, и, если бы не. яркий огонь в окошке, можно было бы подумать, что там уже все спят.

Я постоял-постоял под окошками, прислушиваясь, и решил, не заходя в избу, подняться к себе па вышку.

Но зайти в избу все-таки пришлось. Потому что, отворяя ворота, я так брякнул железным кольцом, что весь дом задрожал от звона.

- Сыскался? - услышал я голос с печи. - Ну, слава богу. А я лежу и все думаю, хоть бы ладно-то все было.

- Да чего неладно-то! - с раздражением сказала Евгения. Она тоже, оказывается, не спала. - Это вот для тебя светильню-то выставила, кивнула Евгения на лампу, стоявшую на подоконнике за спинкой широкой никелированной кровати. - Чтобы, говорит, постоялец в тумане не заблудился. Ребенок постоялец-то! Сам-то уж не сообразит, что к чему.

- Да нет, всяко бывает, - опять отозвалась с печи старуха. - Кой год у меня хозяин всю ночь проплавал по реке, едва к берегу прибился. Такой же вот туман был.

Евгения, охая и морщась, начала слезать с кровати, чтобы покормить меня, но до еды ли мне было в эти минуты! Кажется, никогда в жизни мне не было так стыдно за себя, за свою безрассудную вспыльчивость, и я, так и не посмев поднять глаза кверху, туда, где на печи лежала старуха, вышел из избы.

Конец ознакомительного фрагмента.