Страница 3 из 15
- Правильно... Надо и о себе подумать. С чем год жить будем? - раздались несмелые голоса.
- Это он верно, далеко смотрит!..
- А по-моему, - воскликнула молодая соседка Анфисы, - Федор Капитонович даже очень близко смотрит! По-моему, раз Украина-житница под врагом, сраженье там... другие области и края заменить должны. Об этом и в газетах пишут...
Федор Капитонович насмешливо и сожалеюще посмотрел на девушку, которая от смущения покраснела до самых глаз.
- Ну, спасибо, Настасья Филипповна, просветила старика. И про Украину-житницу, и про сраженье в ней - обо всем сведенье подала...
- Да будет тебе ехидничать-то, - нахмурилась Анфиса. - Умный человек, а слушать тошно. Срам какой!.. Мужики там кровью обливаются, а мы тут задумали кустарники в навинах разводить. Когда это нас о площадях спрашивали? А теперь небось план такой - пахать не перепахать...
- Тихо! - Лихачев пружинисто выпрямился. - Засевать все - до последней пяди! Понятно? А ты... - он бросил исподлобный взгляд на Федора Капитоновича, - твое выступление сегодня - чистая паника и малодушие. Понятно? Теперь так: вопрос к бригадиру номер два. Как смывать позор с колхоза будешь? Обозначь конкретно сроки. А то завела: кустарники, кустарники... Где твоя перестройка?
Анфиса побледнела, вскинула голову:
- Ну вот что, Харитон Иванович! С завтрашнего дня я тебе не бригадир поищи другую. Хватит - поперестраивал. Только и слышу: панику не разводи, перестраивайся на военный лад! А сам-то ты перестроился? А по мне дак вся твоя перестройка, что обзавелся шлеёй да брючищами с красной прошвой...
По конторе прошел сдержанный смешок и разом оборвался.
- Ты это, Минина, что? - Лихачев, как штык, выбросил в сторону Анфисы обрубок левой кисти. - Тыл подрывать? На кого работаешь?
В томительной тишине все услышали тяжелую, медвежью поступь в коридоре. Двери треснули, и в контору, шумно дыша, ввалился низкорослый Трофим Лобанов. Из чащи седого волоса, как стоячие озера, глянули круглые немигающие глазищи.
- Слыхали? - вострубил он на всю контору. - Степан письмо от сына получил...
ГЛАВА ВТОРАЯ
Анфиса еще с крыльца правления услышала дробный перестук топора - в пристынувшем воздухе он гремел на всю деревню. Она сразу догадалась: сват Степан на своем сеннике воюет. Всегда вот так - и горе, и радость топором вырубает.
Дом Степана Андреяновича, большая двухэтажная хоромина с малой боковой избой, выходит на улицу взвозом - широким бревенчатым настилом с перилами, по которому в прежнее время гужом завозили сено да солому на сенник.
У других хозяев взвозы давно уже переведены на дрова, а новые дома строили вообще без них: для одной коровы и на руках нетрудно поднять корм. Степан Андреянович поддерживал взвоз в сохранности. Поднимаясь на сенник, Анфиса даже отметила про себя, что некоторые прохудившиеся балки заменены новыми лесинами. Ей и всегда-то нравилась хозяйственная ретивость старика, а сейчас, во время войны, когда без мужского догляда на глазах ветшали и разваливались постройки, она всякий раз, проходя мимо, с удовольствием поглядывала на дом свата: все крепкое, добротное, сделано на вечные времена.
Из открытых дверей с просмоленными косяками тянет свежей щепой, старыми березовыми вениками. И тут все надежно, домовито. По одним топорам видать хозяина. Не меньше дюжины их в деревянной натопорне. А сколько топоров, столько, говорят, и рук в доме.
Степан Андреянович, широко расставив ноги в низких валенках, носками зарывшихся в щепу и стружку, выгибал березовый полоз. Непокорное дерево скрипело, упиралось, из стороны в сторону водило тело старика.
- Слыхала про нашу-то радость?
Полоз стремительно повело назад. Анфиса хотела кинуться на помощь, но старик с силой рванулся вперед, и полоз нехотя, со скрипом вошел в петлю.
Наспех вбив расклинье, Степан Андреянович разогнулся и, шумно дыша, с радостным блеском в глазах, подошел к Анфисе. Как всегда - и в лютый мороз, и в несносную жару - он был без шапки. В густых рыжих волосах, подстриженных по-стариковски в кружок, просвечивала мелкая стружка.
- Ну, с праздником тебя с великим, сват. Дождались-таки весточки.
- Да уж праздник дак праздник. Каково, сватьюшка, с самой-то войны ни слуху ни духу?.. Чуешь, двери-то хлопают, - кивнул Степан Андреянович в темный угол на лестницу, которая вела в боковую избу. - Сама-то прямо ожила, а то ведь лежкой лежала. Рубаху сына в избе развесила... Да ты присядь, сватья. Степан Андреянович выдвинул подсанки из угла, сел рядом с Анфисой.
- А твой все не пишет?
- Нет, - сухо ответила Анфиса. - А что Василий Степанович? Здоров?
- Славу богу, здоров и невредим. А бывать во всяких сраженьях бывал. И на купированных землях, и в партизанах, и фронт переходил - всего досталось. Вишь ты, сразу-то в окруженье попал, ну и письмо-то никак было послать... А что про немцев, Анфисьюшка, пишет - страсть! Людей наших тиранят - хуже татар каких... Да ты зашла бы в избу. Чайку бы попили. Я сахарком на днях разжился... Мы ведь как-никак родня. С твоей-то матерью кумовьями были. Покойница, бывало, редкий праздник не зайдет...
- Зайду, зайду. Только не сейчас. Корова еще не доена. Полдня в правленье высидела.
- Заседали?
- Ох, наше заседанье, - вздохнула Анфиса. - Весна на поля просится, а у нас глаза бы не глядели. Я не утерпела - сказала. Дак уж Лихачев кричал... А Федор Капитонович, подумай-ко, сват, что надумал? Дальние навины под пары пустить... Я говорю, самое время лес на полях разводить. Где только и совесть у человека...
- Даа... - неопределенно протянул Степан Андреянович.
Над головой, обдуваемые ветерком, зашелестели веники. Сквозь щель в крыше робко и неуверенно проглянула первая звездочка. Анфиса поднялась с подсанок:
- Забыла, сват... Завтра по сено с бабами не съездишь? Речонка, говорят, сопрела. Куда они без мужика?
Степан Андреянович почесал в затылке:
- Поясница у меня... ладу нет...
- Поясница? - Анфиса обвела глазами темные простенки с белевшими полозьями. - Сани небось для лесопункта день и ночь колотишь...
- Да ведь плачешь, да колотишь. Исть-пить надо.
- А колхоз пропадай?! Бабы и то говорят: нам житья не даешь, а свата укрываешь... Ты хоть бы для сына это...