Страница 14 из 15
Она широко распахнула двери, открыла форточку. Свежий, холодный сквозняк рванулся в комнату. Потом скинула с себя ватник, подоткнула подол, закатала рукава кофты и, отыскав на кухне ведра, сходила за водой к колодцу.
Час спустя, отирая пот с лица, она окинула глазом свежевымытый пол и,
как-то сразу повеселев, сказала:
- Ну вот, так-то лучше.
Но только она присела на табуретку - за спиной заливисто задрожал звонок. Она растерянно посмотрела на блестящий, пляшущий шарик, беспомощно оглянулась - в конторе она была одна. А звонок заливался, все настойчивее и требовательнее. Вот наказанье-то! Ей ни разу в жизни не приходилось разговаривать по телефону. И кому только в этакую рань не спится?..
Наконец она решилась - со страхом, завороженными глазами глядя на пляшущий шарик, подошла к телефону, сняла трубку. Лопочущий треск, шум. Ей сразу стало жарко. Вот горе-то какое... И уши есть, да, видно, не те. Затем она догадалась стянуть с головы плат. Теперь уже стала угадываться человеческая речь.
- Кто там? - тихо спросила Анфиса.
- Это "Новый путь"? - вдруг совсем рядом спросил охрипший женский голос.
- "Новый путь"...
- Дрыхнете, бессовестные! Вы эти мне порядочки бросьте! Я кричу, кричу, что у меня, глотка казенная?
Анфиса пыталась что-то сказать, но сердитая девица строго оборвала:
- Не оправдывайтесь! Знаем вас - не первый год! С вами сейчас из райкома говорить будут... - и в трубке щелкнуло.
Прошло, наверно, минуты две, которые показались ей целой вечностью. Она стояла, не смея пошевелиться, и до ломоты в голове вслушивалась, сжимала в руке напотевшую трубку. Потом уже не выдержала, позвала:
- Райком...
- Я - райком! - неожиданно раздался крепкий басистый голос. - Кто со мной говорит?
- Да это так... из "Нового пути"... - опять оробела Анфиса.
На какую-то секунду в трубке смолкло.
- А я ведь вас угадал! - весело и довольно рассмеялся только что говоривший с ней мужчина. - Анфиса Петровна?
- Да...
- Здравствуйте, товарищ Минина! С вами говорит секретарь райкома Новожилов.
- Здравствуйте, товарищ секретарь. Как же вы меня узнали?.. - искренне удивилась Анфиса.
- Очень просто. Кому же не спится по утрам, как не новому председателю? Верно говорю? Мне еще ночью звонил Лукашин. Кстати, он ушел в Водяны, не знаете?
- Нету здесь...
- Беда у нас с Водянами... затопило... - с горечью сказал Новожилов. - Ну а как вы себя чувствуете на новом месте?
- Сама не знаю как...
- Ну так я скажу. Отлично чувствуете!
- Это почему же? - снова удивилась Анфиса.
- Дела от Лихачева приняли?
- Нет еще... когда...
- Вот видите, а уже на ногах. Значит, душа болит, беспокоитесь. А это главное!
Новожилов спрашивал о готовности к севу, требовал немедленного выезда в поле, интересовался настроением людей, запасами хлеба в колхозе. Она что-то отвечала, кричала в трубку, когда он переспрашивал, - как в тумане...
После разговора с секретарем самые противоположные чувства охватили Анфису. Это был первый человек, с которым она говорила как председатель. Ей было радостно, что секретарь райкома так просто и приветливо разговаривал с нею, и в то же время страх подкатывал: только теперь она поняла, всем сердцем почувствовала, какой груз взвалили ей на плечи. С этого дня она, малограмотная баба, в ответе за весь колхоз, за целую деревню...
Занятая этими мыслями, она и не слышала, как в контору вошел Федор Капитонович.
- Вот как мы, уже хлопочем! - радостно заговорил он с порога, поощряя ее усердие всем своим видом.
Федор Капитонович был в праздничном пиджаке, в кожаной фуражке, которую он обычно надевал в торжественных случаях, в добротных сапогах, жирно смазанных дегтем. Его маленькое сморщенное личико, обметанное реденькой колючей щетиной, неподдельно сияло.
"Чего это он сегодня? Радость какая?" - подумала Анфиса.
Поздоровавшись за руку - и это тоже удивило ее, - он степенно сел на деревянный некрашеный диван, снял фуражку.
- Ну, слава богу, и у нас как у людей... - Федор Капитонович достал пестрый платок, вытер лысину. - Я уж говорю бабе своей: вот, Матрена, и мы дождались праздника! А то ведь с этим Харитошкой беда! Истинно сказали вчера колхозники: пустил бы по миру и глазом не моргнул...
Анфисе ли было выгораживать Лихачева, но слова Федора Капитоновича покоробили ее.
- А пустой и был человек... - продолжал Федор Капитонович. - Жалеть нечего. У самого царя в голове нету - хоть бы умных людей слушал...
- Ну тебя-то он слушал - грех обижаться.
- Да ведь как слушал? Я ему, бывало, так и эдак. А он все свое... Знамя? Да ты сперва о колхозе радей! - вознегодовал Федор Капитонович. - А знамя что - не уйдет, по заслугам и награда...
Успокаиваясь, он вынул кисет, свернул цигарку, выбил кресалом искру. Едуче запахло самосадом. Анфису всю так и передернуло, но она сдержалась.
Федор Капитонович затянулся, пошарил глазами по столу, по подоконнику и, не найдя посудины, стряхнул пепел на ладонь. Вместе с пеплом от цигарки отвалился красный уголек, но рука Федора Капитоновича даже не дрогнула. Это так удивило Анфису, что она невольно и с каким-то безотчетным страхом взглянула ему в лицо. Сквозь волны сизого дыма на нее по-прежнему ласково и умиленно смотрели маленькие слезливые глазки. Тогда она снова перевела взгляд на руку. Большущий, согнутый, как крюк, палец, дожелта прокуренный. Потом она разглядела и всю руку - каменно-тяжелую, жилистую, с задубевшей кожей на ладони.
"О господи, вот дак ручища", - подумала Анфиса, окидывая глазами щуплую фигуру Федора Капитоновича.
Оправившись от изумления, она спросила:
- Когда думаешь в поле выезжать?
- Да ведь когда... Ежели, скажем, к примеру...
- На Широком холму обсохло. Начинать надо.
Федор Капитонович внимательно посмотрел на нее и вдруг с готовностью воскликнул:
- Это уж беспременно! Я завтра пробный выезд хочу сделать. С тем и пришел...
- Вот и ладно, - сразу подобрела Анфиса, а про себя подумала: "Может, и зря о нем худо думаю?"
И Федор Капитонович, словно желая рассеять остатки ее сомнений, строго добавил:
- Да ведь как же! Война - понимать надо!