Страница 78 из 87
— Ах, Боже мой! Господин виконт… только и проговорила она, всплеснув руками.
— Да что случилось? — спросил Этьенн.
— Вы, конечно, хотите видеть маркиза?
— Да. Мне сказали, что он дома.
— Дома, дома…
— Маркиз не болен?
— Сам-то он здоров… — ответила Ренарда.
— А! Понимаю, значит маркиза захворала?
— В последнее время госпожа маркиза очень переменилась, вдруг стала молчаливой, все плакала… Потом у нее открылась горячка. Она все время бредит, говорит о маленьком Нарциссе, о Ночлежном острове, о пожаре… Просто жалко смотреть, как она мучается.
— Жаль бедного маркиза.
— Да, это правда, господин виконт! Но войдите, пожалуйста, и минуточку подождите, я позову маркиза, а сама пока посижу с больной.
Этьенн вошел.
Вслед за тем появился и маркиз.
За последнее время он сильно изменился. Горе прошлого, заботы о Магдалене заставили поседеть его раньше срока.
Но у него была все та же горделивая осанка, спокойные манеры и добрый ласковый взгляд, хотя более зоркий наблюдатель сейчас же подметил бы в нем тайное страдание.
Он улыбнулся виконту тихой, приветливой улыбкой и протянул ему руку.
— Как я рад тебе, — сказал он, — мы так давно не виделись.
— Я только сейчас узнал, почему тебя не было видно, бедный друг, — ответил Этьенн. У тебя новое горе!
Магдалена очень больна, — сказал маркиз.
— Есть, однако же, надежда на выздоровление?
— Доктор говорит, что эта болезнь окончательно решит ее участь. Она сильно страдает, и я сомневаюсь в выздоровлении.
— Положись на волю Божью, друг мой, я знаю, ты все сделаешь для того, чтобы спасти Магдалену. А я пришел проститься с тобой ненадолго.
— Ты уезжаешь из Парижа?
— По приказу короля. Меня командируют на юг по одному делу. Кроме того, я принес тебе приятное известие.
— Скажи, пожалуйста, что-либо приятное для меня теперь большая редкость.
— Король производит тебя, Милона и меня в полковники, так как титул мушкетеров королевы теперь уже не имеет значения.
На лице маркиза сверкнула радость.
— Это будет последним отличием в моей жизни, — сказал он, — но оно меня все-таки радует.
— Ты хочешь подать в отставку?
— Еще ничего не решил.
— Ну, да все будет зависеть от исхода болезни. Будем надеяться на хорошее. Когда я вернусь, все будет решено. Первый раз я уезжаю по делам без тебя и Милона.
— Он еще не вернулся. А слышал ты о предсмертном признании и духовном завещании герцога д'Эпернона?
— Нет, а что?
— Ты ведь помнишь молодую помощницу смотрителя серебряных кладовых, на которой Милон хотел жениться?
— Жозефина, хорошенькая и милая девушка.
— Теперь она, кроме того, наследница имений и богатства герцога д'Эпернона.
— Как, Жозефина? Не может быть?
— Она незаконная дочь герцога. Его перед смертью стали мучить угрызения совести.
— И он сделал ее своей наследницей, признал своей дочерью? — спросил Этьенн.
— Да, с соблюдением всех формальностей, в присутствии нотариуса, и король, говорят, утвердил его желание, — ответил маркиз.
— Но как же ты узнал об этом.
— Ренарда сказала, а ей передал фруктовщик Калебассе. Они плакали от счастья, радовались за девушку и так горячо обнимались, что я уже подумал, не будет ли и тут свадьбы.
— Милон знает?
— Не думаю, как ему там узнать об этом?
— Господи, вот сюрприз-то ему!
— Да, он хотел жениться на бедной помощнице смотрителя, Жозефине, а теперь найдет Жозефину в герцогской короне.
— Ну как, она освоилась со своим новым положением?
— Переход от бедности к богатству и счастью нетруден, милый друг, — ответил маркиз, — вот когда случается наоборот — это намного тяжелее.
— Ты прав. Да, но я спешу, мне необходимо сегодня же вечером отправиться в путь. Дай бог, чтобы выздоровела твоя бедная больная.
Этьенн пожал приятелю руку и ушел.
Ночью Этьенн уже был в дороге.
Обгоним его и посмотрим, отчего вспыхнуло восстание, которое король поручил виконту усмирить.
Сен-Марс из усердия к своим обязанностям, а отчасти по вине самого Луи, должен был прибегнуть к мере, которая, хоть и прекращала всякие сношения между ним и остальным миром, но не могла все-таки настолько отделить его от людей, чтобы кто-нибудь не видел его изредка.
Для этого Сен-Марсу нужно было бы самому сделаться тюремщиком и жить с ним в каком-нибудь еще более уединенном месте.
Он сделал Луи маску из листового железа, поднимавшуюся, как забрало. Молодой человек никогда не должен был снимать ее, даже ночью, говорилось в инструкции.
Но понимая бесчеловечность подобного распоряжения, Сен-Марс позволял ему на ночь поднимать забрало.
Он запер Луи в самую отдаленную комнату губернаторского дома и сначала сам приносил пищу, а потом поручил делать это одному глухому лакею.
Но, несмотря на все меры, принятые Сен-Марсом для удаления своего арестанта от остальных людей, слухи о нем все-таки дошли до жителей острова.
Каким образом это случилось — Сен-Марс решительно не мог понять, но только один раз он вдруг услышал, что народ ропщет, говорит о Железной маске и громко требует освобождения невиновного.
Сначала губернатор не придавал этому значения, но вскоре беспокойство в народе усилилось и стало угрожающим.
Стали съезжаться рыбаки, лодочники, крестьяне и рабочие с материка, большие толпы народа собирались перед губернаторским домом и грозно требовали освобождения заключенного мученика.
Сен-Марс напрасно пытался успокоить народ обещаниями — он и сам не знал, без инструкции свыше, как и что он мог обещать.
Между тем восстание принимало все более и более угрожающий характер. Сен-Марс послал офицера в Париж, а сам, запасшись провиантом, заперся с сотней швейцарцев в губернском доме, велев поднять подъемный мост через ров, окружавший все здание, и спокойно стал ждать, что произойдет дальше.
Он решил защищаться до последней минуты и свято исполнить возложенное на него поручение.
Пока он ждал возвращения офицера из Парижа, волнения среди островитян еще больше усилились. Почти каждый день были откровенные демонстрации.
Сен-Марс велел караулу разогнать мятежников, требовавших освобождения Железной маски.
Это еще сильнее раздражало население. Все обвиняли Сен-Марса в том, что он заставляет бедного таинственного арестанта томиться в отдаленной комнате губернаторского дома, а между тем Сен-Марс только исполнял данное ему приказание.
В Луи произошла большая перемена с того дня, как он увидел в гостинице портреты королевской фамилии.
Он требовал, чтобы ему вернули его права, говорил, что его убивает несправедливое удаление от трона, и так горячился, что Сен-Марс пригрозил даже заковать его.
Услышав, что народ поднялся с целью его освобождения, Луи громко выражал свою радость и нашел возможность, пробравшись в соседнюю комнату, подойти к окну и показаться толпе.
Это послужило сигналом — мятеж вспыхнул!
С яростными криками сбежались со всех сторон мужчины и женщины, махая палками, заступами и оружием.
Рабочие собрались, чтобы через широкий ров, в нескольких местах, соорудить переправу.
Сен-Марс расставил караулы и пригрозил мятежникам, что в них будут стрелять, если они не разойдутся.
Толпа отвечала на это диким ревом, указывая на окно, у которого стоял узник, махала оружием и требовала отпустить его.
Конечно, губернатор не мог справиться с мятежниками, число которых в десять раз превосходило численность его солдат.
Сен-Марс объявил, что он уже отправил в Париж посланника, что сам не может отпустить арестанта, просил народ повременить несколько дней, пока придет ответ из Парижа.
В ответ на спокойные, разумные слова губернатора, толпа забросала его камнями и стала строить переправы через ров.
Терпение губернатора лопнуло.
Он приказал солдатам дать залп — первый раз, впрочем, просто в воздух, — а затем объявил присмиревшим на минуту мятежникам, что участь арестанта будет предрешена, если они осмелятся идти приступом на губернаторский дом, что его сразу убьют при первой же попытке народа силой освободить его.