Страница 60 из 87
Анна Австрийская пожелала выстроить себе в Сен-Жерменском лесу дачу, названную «Ле-Лож», впоследствии сделавшуюся ее любимым местопребыванием.
Здесь она прилагала огромные усилия, чтобы выхлопотать возвращение Мазарини и, с его согласия, применила даже одно рискованное средство (на первый взгляд невинное), но в будущем могущее сделаться тоже опасным.
Людовик имел для своих лет замечательную силу воли и твердость характера, о которые до сих пор разбивались все попытки Мазарини просить у него позволение возвратиться ко двору, хотя король был очень доволен, когда опытный в делах государства министр из Реймса поддерживал его своими советами, делая разные распоряжения.
Видя, что им ничего не поделать с королем, они решили воспользоваться его частыми посещениями Сен-Жермена для свидания с матерью, чтобы разыграть маленькую комедию, имевшую своей целью возвращение Мазарини во дворец.
Кардинал взял к себе на воспитание двух племянниц, очень молодых девушек, не очень высокого происхождения и без состояния. Гортензии и Олимпии Манчини было четырнадцать и пятнадцать лет, но как итальянки, они были развиты не по летам, так что все считали их уже совершенно взрослыми девицами.
Анна Австрийская, которая вообще отличалась большой разборчивостью, и та восхищалась красотой Олимпии.
Обе племянницы кардинала были прекрасно образованны, имели прелестные манеры, обе они во всякое время могли блистать при любом европейском дворе. Мазарини, всегда очень искренне заботившийся о своих родных, ничего не жалел для их образования, имея в виду устроить этим бедным незнатным девушкам блестящую будущность.
Они обладали всеми данными для осуществления его планов: удивительно стройные, с дивно пропорциональными формами и грациозными движениями, обе они были равно хороши: лица их, каждое в своем роде, были совершенством красоты, так что многие затруднялись, которой из сестер отдать предпочтение.
Гортензия была более серьезного нрава, любила искусство и охотно занималась науками. Олимпия, напротив, была весела, как птичка, подвижна, любила веселую болтовню. Ее темные глаза так плутовски блестели, так были соблазнительны, что уже только за них ей можно было отдать первенство. Причем Олимпия была гораздо более физически развита, чем Гортензия. Несмотря на то, что она была годом моложе, ее молодые формы были полнее, а если к этому присоединить еще ее милое, детское простодушие, то легко можно было понять, что девушка эта была очаровательной.
Для молодого, еще не вполне сформировавшегося характера Людовика, встреча с прелестными племянницами кардинала должна была иметь важные последствия. Милое простодушие и наивность Олимпии, ее веселый непринужденный нрав, ее грация и красота не могли не произвести на короля сильного впечатления.
Анна Австрийская, с прибытием обеих сестер в Сен-Жермен, сказала себе, что эти посланницы кардинала, наверное, поведут успешное дело о возвращении его ко двору. Они приехали с целью просить об этом короля. Разумеется, Гортензия и Олимпия были приняты королевой-матерью очень милостиво и любезно. Она с удовольствием смотрела на этих прелестных девушек, молодость и красота которых напоминали ей ее прошлое. Мазарини, по-видимому, посвятил своих племянниц во все тайны придворной жизни. Все отношения, все требования этикета были им хорошо знакомы; кроме итальянского, они говорили совершенно бегло на французском и испанском языках, что значительно увеличивало расположение к ним Анны Австрийской, любившей, чтобы в ее апартаментах звучала испанская речь, напоминавшая ей родину и время молодости. Даже Эстебании понравились прелестные племянницы кардинала, она невольно загляделась на них, когда они явились к королеве-матери, которая пригласила их сесть и поболтать с нею.
Когда доложили о прибытии молодого короля, Анна Австрийская посоветовала обеим сестрам выйти на террасу и там, в розовой беседке, ожидать приближения Людовика. Они должны были, подобно двум нимфам, встретить короля выйдя из беседки. Обе девушки с радостью согласились на предложение королевы-матери, и одной статс-даме было поручено проводить их в находящуюся близ террасы беседку. Гортензия была в белом платье, а Олимпия в розовом. Когда Людовик в сопровождении нескольких молодых придворных шел по террасе к покоям королевы-матери, у беседок вдруг появились два дивные видения, точно два цветка, розовый и белый, в образе прелестных девушек.
Они приблизились к королю несмелыми шагами и опустились пред ним на колени.
Молодые девушки были так очаровательны, что в первую минуту молодой король без слов, в полном восторге любовался ими.
— Какой восхитительный сюрприз! — сказал он, — но встаньте, прошу вас! — Что вас привело сюда? — Кто вы?
— Мы пришли просить у вас милости, сир, — сказала Олимпия.
— Мы просим милости нашему дяде, кардиналу Мазарини, — прибавила Гортензия.
— О, теперь я знаю кто вы, я помню даже ваши имена, — сказал Людовик, с изысканной вежливостью подавая руки припавшим к его ногам очаровательным просительницам, чтобы поднять их. — Вы — синьора Олимпия, а вы — синьора Гортензия Манчини. Я приглашаю вас, милые дамы, идти вместе со мной к моей матери!
— А наш дядя, кардинал? — робко спросила Олимпия.
— У кого столь прелестные адвокаты, — отвечал любезно Людовик, — тот может быть заранее уверен, что дело его выиграно.
— Так ваше величество позволяет дяде возвратиться в Париж? — спросила Гортензия.
— Сам я всегда был сердечно расположен к кардиналу, но были другие препятствия, не позволявшие мне призвать его к себе. Теперь все они устранены и господин кардинал переселится опять в Париж, чтобы советом и делом помогать мне в делах государства. Без сомнения, и вы поселитесь вместе с ним?
— Мы постоянно живем с дядей, ваше величество!
— Может быть, вы предпочтете возвратиться в ваше прекрасное отечество, Италию? — спросил король Олимпию, которая особенно ему понравилась.
— Наша родина Италия действительно прекрасна, но с тех пор, как мы имели счастье ощутить на себе милость и доброту вашего величества, равно как и ее величества королевы, мы считаем Францию нашим новым отечеством, — ответила Олимпия.
— Я уже вижу, что вам вполне известны этикеты двора, — сказал, улыбаясь, молодой король, идя с девушками по лесной дороге, ведущей в Ле-Лож.
— Я говорю то, ваше величество, что чувствует мое сердце!
— Тем приятнее слышать это, — сказал Людовик, все более и более интересующийся Олимпией и на пятнадцатом году впервые испытавший чувство влюбленности, — я надеюсь, что мы часто будем видеться в Париже.
— Как обрадуется дядя, — воскликнула Гортензия, — мы завтра поспешим к нему и принесем ему радостное известие. Он очень любит вас, сир!
— Верю, синьора, я всегда чувствовал и понимал это, — ответил Людовик, поэтому я очень рад, что кардинал будет опять с нами.
Когда Анна Австрийская увидела своего сына, идущего между двумя девушками, она поняла, что миссия девушек имела полный успех, она была так этому рада, что от всей души обняла молодого короля и поцеловала его в лоб.
В тот же вечер хорошенькие племянницы кардинала отправились обратно в Реймс, причем Людовик сам проводил их до дорожного экипажа.
Но возвращение Мазарини, или лучше сказать официальный въезд его в столицу, не могло состояться ранее 3 февраля 1653 года, так как к этому времени все партии должны были заключить мир.
Жители Парижа встретили кардинала глубоким молчанием, но хитрый кардинал успел в самое короткое время приобрести опять любовь народа и возвратить свою прежнюю всемогущую власть.
Молодой король совершенно доверился Мазарини. Анна Австрийская любила и уважала его больше, чем когда-нибудь. Знать, принцы и даже парламент преклонялись перед ним. Он шел по пути, проложенному Ришелье, и ему удалось усилить влияние и могущество Франции. Во внутренних делах, относительно финансов и юриспруденции, он был министром полезным для государства и народа, но не только поэтому он считается одним из первых государственных деятелей Франции того времени.