Страница 2 из 48
Со своего места поднялся долговязый господин с лошадиным лицом, одетый в залатанный синий кафтан и не менее живописного вида колпак.
- Ваше Величество, я постараюсь без поедания, но, боюсь, не получится стишата больно уж слабые, - угодливо поклонился он в сторону Александра. И, повернувшись к Касьяну, продолжал: - Видите ли, любезнейший, в ваших стихах не чувствуется, так сказать, движения времени, движения мысли. Вам следовало бы поучиться у... - И тут странный господин принялся сыпать именами, совершенно незнакомыми Перси.
- Это наш главный мудрец, Диоген, - негромко сказал Александр и грустно добавил: - Милейший человек, только вечно его заносит во всякие заумствования.
- Диоген - это его настоящее имя? - удивился паж.
Король бросил на Перси неожиданно острый проницательный взгляд, но тут же вяло махнул рукой:
- Да нет, просто он живет в бочке, поэтому мы его так прозвали.
A Диоген разливался соловьем:
- Слыхал я об одном Великом Инквизиторе, у которого имелось весьма любопытное увлечение - встречаясь с молодыми прихожанками, он просил их поиспражняться себе на голову...
- Спасибо, мы поняли вашу мысль, - поспешно перебил его Александр. Диоген нехотя опустился на стул.
- Иоганн Вольфгангович, может быть вы, как истинный поэт, что-нибудь выскажете? - предложил король.
C места поднялся господин во фраке.
- Ваше Величество, - заговорил он с легким тевтонским акцентом, - их бин больше стихотворец, а не критик, но в стихах нашего юного друга есть что-то такое, я сказал бы, весьма удобоваримое. Я, конечно, в поэтическом смысле...
"Иоганн Вольфгангович - где-то мне встречалось это имя? - пронеслось в голове Перси. - Что-то очень знакомое..."
Не успел Иоганн Вольфгангович сесть на место, как вскочил еще один господин - в зеленом балахоне и с длинными волосами, завязанными сзади хвостиком.
- Это синьор Данте, - пояснил король, - малость грубоват, но какой одаренный!
Тем временем синьор Данте с лихвой оправдал данную ему характеристику - во всяком случае, в своей первой части:
- A я и не собираюсь его кушать, потому что не увлекаюсь дерьмоедством!..
Перси увидел, как побледнел Касьян, но тут вновь поспешно вмешался король Александр:
- Господа, уже поздно, пора ко сну. Но все же напоследок попросим нашего гостя прочесть что-нибудь еще.
Касьян Беляника развернул еще одну бумажку и с мрачной решимостью зачитал:
- Наши души прострелены, как решето
На пути отступленья - наложено вето,
А в награду за это - лишь маски шутов
И скандальная, горькая слава поэта.
Оттого, сам к себе обращаясь на вы,
Я заранее знаю фатальность исхода.
Берег тянет зеленые пальцы травы,
Но душа, словно камень, уносит под воду.
Оттого, душу продав в ломбард Сатаны,
Я лягушкой пою в примороженной луже:
Если песни мои на Земле не нужны
Значит, я в этом радостном мире не нужен...
Когда участники поэтического вечера начали расходиться из Залы, Александр жестом подозвал к себе Касьяна. Тот подошел и смущенно уставился на короля.
- Пожалуйста, не очень бери в голову, что они тут наговорили, - вздохнул Александр. - Милейшие люди, да сам знаешь - творческие личности... Да, и вот еще что - я так чувствую, что погодка разгулялась не на шутку. Так что останься здесь до утра - мои слуги укажут тебе горницу.
Касьян неловко поклонился и отошел в сторонку. A Перси, пробравшись ближе к выходу из Залы, прислушался к разговорам:
- ... A хорошо вы его подкусили, синьор Данте... Да ну что вы, сударыня, это еще пустяки... Да уж, эти поэты такие вкусные... Нет, все-таки зря мы его так уж заели - стихи-то неплохие...
Так, с шутками и смешками, от которых явственно отдавало завистью и злословием, гости покидали Поэтическую Залу. И никто из них и подумать не мог, что утром в комнате, отведенной Касьяну Белянике, слуги обнаружат его тщательно обглоданные кости.
***
ДEНЬ ПEPВЫЙ
Василий Дубов проснулся на подстилке из еловых веток. Под боком, по-кошачьи фыркая, заворочался Кузька. И вскоре из-под попоны, служившей им одеялом, появилась его насупленная физиономия.
- Опять дождик моросит, - с досадой проворчал Кузька.
- Почему опять? - хмыкнул Василий. - Вчера же не было.
- Зато ночью лило, как из ведра. И молоньи, такие здоровенные, ба-бах! ба-бах! - И, укоризненно глядя на Василия, добавил: - А ты спал без задних ног.
- А что, - обеспокоился тот, - что-нибудь случилось?
- Да не. Все в порядке, - вылез из-под попоны Кузька. - Я приглядел.
Василий усмехнулся про себя, как это он приглядывал, накрывшись с головой? Но говорить ничего не стал.
Он лежал, закинув руки за голову, и с удовольствием созерцал чуть тронутый осенним багрянцем лес. Их лошадку, сонно пощипывающую травку возле дороги. Капельки воды, мерно падающие с холста, натянутого в качестве навеса. Седло, подложенное под голову, пахло кожей и потом. А лапник под ним смолой и свежестью. И все это разбавлял неуловимый горьковатый аромат запах осени.
А Кузька, уже откинув с кострища здоровенный пень, предусмотрительно положенный туда на ночь, раздувал оставшиеся угольки. На маленьких кривых ножках он деловито перебегал с одного места на другое. Приседал. Раздувал красные щеки. Задумчиво почесывал большие мохнатые уши - видимо, прикидывая, с какой стороны еще зайти. Ловко подсовывал сухие веточки. И морщил свой нос картофелиной, когда в него попадал едкий дым. Ну настоящий домовой. Именно такой, какими их описывают в сказках. Маленький, серьезный и очень забавный.
- Чего это ты, Василий, лыбишся, аки кот на печке? - недовольно пробормотал Кузька, продолжая бегать вокруг костра. - Али погода тебе такая по нраву?
Василий, все так же блаженно улыбаясь, пожал плечами. Какая разница, от чего хорошее настроение. Хотя нет - известно от чего: от того что ввязался в очередную историю.
- Эх-ма, - продолжал ворчать Кузька, даже и не глядя на Василия. - А как славно было за печкой, у деда с бабкой. Сухо, тепло. А тут и морось, и дух горький с болот. Так и лихоманку заполучить недолго. Эх-ма.
А костер уже разгорался, весело потрескивая сырыми ветками. И Кузька уже водружал на него закопченный чайник: