Закон волка

— Ну, рассказывай! — сказал я Эльвире, энергично работая челюстями. — Как твоя маманя поживает? Она все еще работает акушеркой?

— Мама умерла, — спокойно ответила Эльвира.

— Правда? — Я чуть не поперхнулся. — А я не знал.

— Ты много чего еще не знаешь, — добавила Эльвира.

— И давно умерла?

— Месяц назад.

— Надо же! А мои предки неделю назад от нее письмо получили.

— Это у нас так почта работает.

— Нет, почта здесь ни при чем! — Я вытер губы салфеткой и снова потянулся к графину с водкой. Кружка, стоящая по левую руку, уже была наполнена почти до краев. — Почта здесь вовсе ни при чем, — повторил я. — Это письмо передали с проводницей поезда. Ты что-то путаешь.

— Мне жаль, — не меняя тона и выражения на лице, ответила Эльвира. — Жаль, что ты узнал правду. Я не хотела травмировать твоих предков. Мать написала это письмо три месяца назад, а я отправила его только после ее смерти.

Мы несли полную чушь, но делали это с достоинством и завидным самообладанием. Точнее, завидное самообладание проявляла только Эльвира, так как ей приходилось обороняться, мгновенно придумывать ответы и при этом не противоречить самой себе.

— Рассказали бы вы лучше о себе, — пришла на помощь хозяйке Роза.

— О себе? — переспросил я, делая вид, что мой взгляд плывет и я никак не могу навести на крупнотелую женщину резкость. — О себе нескромно. Пусть лучше Танюха обо мне расскажет.

— А что я о тебе знаю? — пожала плечами Эльвира. — За пятнадцать лет ни письма, ни открытки.

— Как это — ни письма, ни открытки?! — вспылил я. — А бандероль с конфетами «Красный Октябрь» на Новый год? А свитер ручной вязки на 8 Марта?

— Врешь ты все, — ответила Эльвира и снова пригубила бокал. — Не было ни конфет, ни свитера. У меня такое ощущение, что ты говоришь не о себе, а о ком-то другом.

Змея! Голыми руками не схватишь!

— Ну вот! — развел я руками и как бы нечаянно скинул на пол кружку и графин с водкой. Графин лопнул, как маленькая бомба, разбрасывая осколки во все стороны. Кружка жалобно звякнула и закатилась под стол. Подо мной растеклась большая лужа, и резкий запах водки повис над столом.

— Э-э-э-э! — протянул Самуил и покачал головой.

— Костик, ты пьян, — сказала Эльвира. Лицо ее изменилось. Она посчитала, что перед сильно выпившим человеком можно расслабиться и уже так бурно не играть осчастливленную приездом брата сестру. Она смотрела на меня ледяным взглядом.

Я криво ухмыльнулся и погрозил ей пальцем.

— Не сердись. У каждого есть свои пороки.

— О пороках первым начинает говорить тот, кто сам от них же и страдает. — Эльвира глянула на одного из бритоголовых и щелкнула пальцами. Тот беззвучно встал из-за стола, вышел в другую комнату. Через минуту безликая, безмолвная и тихая, как тень, девушка торопливо убирала шваброй лужу водки у моих ног.

— Господа, у меня есть тост! — заорал я, с грохотом отодвигая от себя стул и протягивая руку за графином, стоящим напротив Самуила.

— Ну-ка, ну-ка! — оживилась Роза и в свою очередь потянулась за селедкой. — Очень интересно.

— А мне кажется, что сегодня от моего братца уже ничего интересного мы не услышим, — поддела меня «сестричка».

— Ошибаешься, голубушка! — возразил я и посмотрел на Эльвиру сквозь рюмку с водкой. — Я еще много чего могу всем рассказать. Но сейчас я хочу поднять тост за юность Танюхи — те прекрасные годы, которые канули в прошлое безвозвратно…

— Ах! — вздохнула Роза, скосила глаза, посмотрев на свою грудь, и двумя пальцами вытащила кончик золотой цепочки, зажатый могучими шарами, как в кулаке. — Прямо слезу вышибает.

— Я хорошо помню, какой она была неуправляемой, взбалмошной девчонкой, — продолжал я, ритмично, как маятник, раскачиваясь над столом. — Как сходила с ума тетка Люда — царство ей небесное! — когда Танюха связалась с хиппи. Это же был вызов, самый смелый крик моды — тонкий кожаный шнурок на голове, прямые длинные волосы с прямым пробором, потертые курточки, джинсики в обтягу и всевозможные «фенечки». Я тогда так и думал, что эта тяга к вольнодумству, к романтике, к бескорыстию и свободной любви останется в твоей душе навсегда. А поэтому позволь мне подарить тебе маленький сувенир, как память о том золотом времени.

Я вышел из-за стола и нетвердой походкой пошел к Эльвире, доставая из кармана кожаную «фенечку» убитой Васильевой. Милосердова с легкой иронией следила за моими телодвижениями. Я приблизился к ней, встал у ее ног на одно колено и надел «фенечку» ей на шею.

— Подвинься, не видно, что там, — сказал Самуил.

Эльвира, опустив голову вниз, рассматривала сумочку. Вряд ли она видела раньше эту штуку.

Только убийца Васильевой мог узнать «фенечку», но среди этих людей его не было.

Я выпил — на этот раз по-настоящему. Изображая чрезмерный труд, вернулся на свое место, походя задев беспрестанно жующую Розу.

— Какой миленький ридикюльчик! — воскликнула Роза, глядя на Эльвиру.

Милосердова медленно поднялась, держа в руке бокал.

— Я очень тронута, — сказала она негромко. — Спасибо. Сумочка в самом деле просто замечательная. И совсем неважно, что я никогда не интересовалась хиппи, никогда не носила потертых джинсиков, как ты говоришь, и веревочек на лбу. Важно твое внимание.

Я, проливая мимо, наполнял свою рюмку, делая вид, что озабочен лишь водкой. То, что сейчас говорила Эльвира, не вписывалось ни в какую логику. Я не сомневался в том, что она будет изо всех сил изображать из себя Татьяну Васильеву, хватаясь за каждую соломинку, впитывая в себя каждый новый факт из ее биографии. Но что с ней случилось? Она же, по сути, топит себя!

— Наверное, у тебя что-то с памятью, — продолжала Эльвира. — Или же ты меня с кем-то спутал. Я никогда не была взбалмошной, как ты говоришь. Я была усидчивой и старательной школьницей, любила литературу и информатику.

— Правда? — Я захлопал глазами. — Что время делает с человеком!

— А чтобы ты почаще вспоминал меня, — тем же вкрадчивым голосом произнесла Эльвира, — хочу подарить тебе очень дорогую мне фотографию.

Она встала и, цокая каблуками по паркету, пошла ко мне. Я тоже встал, изобразил потерю равновесия и сел на колени Леше. Эльвира свернула губки, наклонилась ко мне и поцеловала, как покойника, в лоб.