Страница 87 из 100
40
— Вставай, скотина! Пора на каторжные работы!
Наверное, я ошибаюсь, если считаю, что когда-то жил другой жизнью, что у меня был офис, подчиненные, машина, квартира, я ходил в гастрономы и бани. Ничего никогда не было, кроме этого сарая и окрика: «Вставай, скотина!»
Сколько солнца! Сколько света! Ночная драка представляется не более чем дурным сном. Вот только пластырь на переносице Дацыка не дает окончательно утратить чувство реальности. Это я поставил свою отметину. Тело ноет и болит, но я уже привык к этому. Не болит только мертвое тело.
Дацык подвел меня к столу и кивнул на лавку. Напротив меня, приподняв голову, сидел Мураш — безучастный, обмякший, как мешок с соломой. Глаз моего юного друга из фиолетового стал асфальтово-синим. Альбинос, склонившись над его лицом, тихо насвистывал себе под нос, осторожно ощупывал опухоль, надавливал на то место, где когда-то была бровь, и из тонкой щели, поглотившей глаз, выползла ядовито-желтая капелька гноя.
— Хреново, Антошка, — произнес Альбинос, выпрямившись и скрестив на груди руки. — У тебя может начаться сепсис мозга. Тебе надо срочно в больницу.
— Я должен найти место гибели моего отца, — упрямо повторил Мураш.
— Про отца мы слышали, и в эту сказку уже никто не верит. Ты о своей жизни подумай.
— Жизнь — это самое дорогое, что у нас есть, — поучая, добавила Лера.
Она сидела напротив Тучкиной и — я не мог поверить своим глазам! — старательно наносила ей на лоб и щеки тональный крем, закрашивая ссадины и синяки.
— Замри! — сказала она и, высунув кончик языка от усердия, стала аккуратно размазывать крем под глазом у Тучкиной. Соперница послушно замерла, даже дышать перестала. Лера отступила на шаг, склонила голову, любуясь своей работой.
— Почти ничего не видно… А знаешь, что я подумала? Тебе пойдет хвостик. Никогда не носила? Погоди, сейчас я из тебя красавицу сделаю…
Что происходит? Все заняты зализыванием ран и ссадин. Началось дружное примирение и братание? Я жевал безвкусный старый хлеб и поддевал вилкой макароны с тушенкой. Альбинос налил мне водки. Ничего с его челюстью не случилось. Выглядит неплохо, только подпух малость да в уголке губ запеклась кровь. Бесконечно ненавидеть невозможно. Ненависть — это титаническая работа, потому что она всегда противоестественна, она не свойственна природе человека. Наше нормальное состояние — это любовь. Ненависть же вытягивает из нас все соки, и рано или поздно приходится приглушать воинственный пыл и становиться человеком, чтобы не мумифицироваться раньше времени.
— Я думаю, что сегодня мы найдем машину, — сказал Альбинос. Он раскрыл аптечку, достал пипетку и ампулу с прозрачной жидкостью. Надломил у нее кончик, набрал в пипетку лекарства и стал закапывать Мурашу в его безобразный гниющий глаз. — И ты наконец образумишься, и мы все дружненько отведем тебя в больницу. Да, Антошка?
Лера расчесывала волосы Тучкиной большим деревянным гребешком, приглаживала их ладонью, любовалась, как они радужно переливаются в солнечных лучах. Затем туго стянула хвостик и скрепила его резинкой. Отошла, полюбовалась.
— Вот так тебе в сто раз больше идет! Альбинос, правда так ей лучше?
— Спасибо тебе, — от души произнесла Тучкина. — Ты извини меня…
— Это ты меня извини. Я же не знала… Теперь будем дружить, правда?
Девушки обнялись и поцеловались. Дацык недоверчиво косился на них и кривил губы. Альбинос присыпал ватный тампон сухим стрептоцидом, приложил его к глазу Мураша и закрепил крест-накрест лейкопластырем.
— Постарайся, чтобы туда не попала грязь, — сказал он, убирая упаковки и ампулы в сумочку. Тучкина собрала посуду, сложила ее на краю стола и взялась за ведро.
— Пойду за водой…
— Тебе нельзя носить тяжести! — тотчас возразила Лера. — Я сама схожу! Сиди, отдыхай!
Лера взяла ведро и пошла к леднику. Тучкина некоторое время смотрела на ее тоненькую спину, затем вдруг окликнула девушку и догнала ее.
— Я с тобой!
Когда девушки исчезли из виду, Дацык, стругая кухонным ножом палочку, как бы мимоходом спросил Альбиноса:
— И не тяжело тебе это двойное ярмо на своей шее таскать?
— Это не ярмо, — ответил Альбинос, поднимая с земли свой сноуборд и внимательно осматривая кант. — Это мантия. Или рыцарский плащ. Или плащаница… В общем, то, что еще худо-бедно поддерживает во мне человека. Не было бы их — давно бы в животное превратился.
— Надолго ли? — мрачным голосом спросил Дацык.
— Что «надолго»? — не понял Альбинос, бережно кладя доску на стол.
Дацык опустил глаза и с удвоенной силой стал стругать палочку.
— Я думаю о том, кто из них вернется. А кто нет…Альбинос дернулся, будто сноуборд был горячим, как утюг, вскинул голову и посмотрел в ту сторону, куда ушли девушки.
— За плащаницей следить надо, Альбино, — назидательно произнес Дацык. — А то по швам разойдется.
— Да вся беда в том, — произнес Альбинос, с тревогой глядя в сторону ледника, — что швов-то нет…
Я смотрел на Мураша с тихим содроганием. Правда, пластырь, закрывающий часть его истерзанного лица, создавал иллюзию медицинского оптимизма, как будто теперь дело пошло на лад и скоро под ватным тампоном вылупится новенький голубенький глазик, который будет смотреть на мир весело и дерзко.
— Не ходи сегодня на ледник, — сказал я ему. — Вез тебя справлюсь.
Мураш отрицательно покачал головой. Упрямый балбес! У меня в голове не укладывалось, как из-за денег можно так убежденно губить собственную жизнь! Хотя и денег ему никто не обещал. Неужели Мураш надеется на то, что с ним щедро поделятся? Вдруг к нам подбежала Лера — запыхавшаяся, со спутавшимися волосами, с мокрыми до локтей рукавами. Я сразу вскочил на ноги. Альбинос кинулся к девушке и схватил ее за плечи.
— Что?! — испуганно произнес он. — Что еще?!
— Она… — произнесла Лера, но продолжить фразу не хватило дыхания. Девушка опустила плечи, оперлась руками в колени. Казалось, что ее стало тошнить.
— Что «она»?! — крикнул Альбинос.
— Она упала в прорубь, — воткнув взгляд в землю, ответила Лера. — Я не смогла ее вытащить…