Отходной маневр

29

Мы поднялись на верхотуру. Погода быстро портилась. Хребет затянуло серым маревом, снег перестал искриться, и поблекли цвета. В довершение стал усиливаться ветер. Он срывал с карнизов снежную пыль, отчего казалось, что хребет по краям дымится, как тлеющая вата, и вот-вот вспыхнет алым пламенем.

Мураш выглядел упрямым, решительным и отважным.

— А ты уверен, что сможешь спуститься? — спросил я. — Посмотри, склон почти отвесный.

— Уверен! Не принимайте меня за мальчишку! — обиженно воскликнул Мураш.

Я не удержался и обнял Мураша. Блаженны одержимые, ибо страха не ведают.

— Что ж, тогда внимательно выслушай меня, — сказал я и слово в слово повторил все то, что рассказал мне о покорении лавины Альбинос. Лицо Мураша побелело от волнения. Он нервно покусывал губы, и его взгляд, полный тревожного предчувствия, скользил по «дымящимся» снежным карнизам.

— Испугался? — спросил я.

— Нет, — не очень уверенно ответил он. — Но все это похоже на фантастику. Зона повышенного давления, полет, скорость самолета…

— Вот сейчас мы и проверим, фантастика это или нет, — ответил я и пристегнулся к сноуборду. Мураш проделал то же самое. Я заметил, что губы его побелели и дрожат. Бедный малый! Его стоицизм вызывает уважение. Духовный мир этого парня сейчас как никогда близок мне, потому что я очень, очень хорошо понимаю его. Мураш идет на смертельный риск не ради личной выгоды, блажи или райдерского самоутверждения. Его мотивы, как и у меня, за пределами собственного живота. Я рискую ради Ирины, а он — ради памяти отца.

На нас никто не смотрел. Спина хребта опустела, лишь какой-то экстремал-одиночка готовился съехать по давно обкатанному северному склону, который теперь далее мне казался совсем простым и даже детским.

Мы опустили очки на глаза и встали на самом краю обрыва.

— Идешь только за мной и след в след! — громко сказал я, перекрикивая завывания ветра.

— Иду за вами след в след! — повторил Мураш так же громко, чтобы вычистить грудь от въевшейся дрожи.

«Помоги нам, Господи!» — мысленно взмолился я и прыгнул вниз. Доска понесла меня по заснеженному склону, и на мгновение вспыхнул испуг, что скорость нарастает слишком быстро, но я подавил его, сосредоточившись на поворотах. Все нормально. Сноуборд слушается, как хороший умный конь. Идут секунды, я живу, я дышу, я управляю… Карниз, прыжок, и опора ушла из-под ног. Метров десять я падал подобно перевернутому табурету. Приземляться пришлось на очень крутой склон, покрытый, как периной, толстым слоем рыхлого снега. Я погрузился в него почти по колени, но сила инерции продолжала толкать меня вперед, и сноуборд вырвался на поверхность. Мчусь по пушку! Это уже не наказание, не испытание, это даже удовольствие! Я что-то крикнул от избытка чувств. Не Боги горшки обжигают! Гора покоряется мне!

Туман сгущается. Плохо видно. Доска бежит вперед, словно у нее есть мощный, хорошо отлаженный мотор. Он работает бесшумно, бесперебойно, и мой снаряд, плавно наклоняясь то к одному, то к другому канту, надрезает спекшийся под утренним солнцем наст… Опять карнизы и обрывы… Склон ухудшается с каждым мгновением. Повсюду камни, осыпи, острые скальные пики. Я чувствую, как наполняются тяжестью ноги, и мышцы будто горят, и ноющая боль поднимается от колен к бедрам… Он бесконечный, этот склон! И мы с Мурашом будем соскальзывать по нему целую вечность, все глубже погружаясь в бездну…

— Кирилл!!!

Я едва услышал крик Мураша. Попытался остановиться и вдруг почувствовал нечто странное, необычное. Цельный, нетронутый наст вдруг покрылся трещинами, и снежные плиты пришли в движение, зашевелились, как живые, стали наползать друг на друга. Оглянувшись, я увидел, как мимо проносятся камни и скалы — слишком быстро! На сердце словно кусок льда положили. Ну что нее это я растерялся? Даже руки онемели, покрылись мурашками. Альбинос ведь предупреждал.

— Антон! — крикнул я что было сил — Скорость! Скорость!

Я сжался в комок и направил доску вперед, туда, где начинало клубиться ядро лавины. Я мчался по прямой, без зигзагов, лишь приподнимая нос доски, чтобы ей легче было взлетать на завалы ломаного наста и заструги. Я уже не думал о том, что происходит и каков будет конец, и ужас легко вытеснили упрямство и злость. Скорость становилась просто безумной, но при этом сопротивление ветра становилось все более слабым. Я несся прямиком на клубящееся ядро. Снежное чудовище стремительно оживало, приподнималось, набирало силы. Под его мощью лопались и взрывались целые пласты натечного льда, казалось, что начала вспучиваться сама гора.

Меня кидало в стороны, подбрасывало, будто я оседлал дикого бизона и зверь норовил сбросить меня со своей спины. От меня требовались предельное внимание и напряжение, чтобы удержаться на ногах. Мощь лавины была уже столь велика, что всякая моя попытка немного притормозить немедленно обернулась бы для меня неминуемой гибелью. Я не мог не только обернуться, но даже посмотреть в сторону, и все ближе приближался к ревущему эпицентру, к белым клубящимся облакам. Могучая сила швырнула меня вверх, сноуборд поплыл в снежных облаках, и мне для этого не требовалось никаких усилий. Я даже расслабился, выпрямил ноги. Ощущение было фантастическим. Скалы, снежные поля, расщелины проносились где-то внизу, горы стали маленькими, словно игрушечными, и я парил над ними. Я перестал слышать рев лавины. Чувство необыкновенной легкости и безумной радости охватило меня. Далее время будто замедлило свой бег.

Полет хотелось продолжать бесконечно, и так не хотелось верить в то, что это чудо дарит мне лавина. Какая лавина? Не может этого быть! Я сам лечу. Сам! Подо мной мой мир, моя земля, мои горы, и все это принадлежит мне, потому что создано моей волей и смелостью… Не могу сказать, сколько продолжалась эта эйфория. Солнце вдруг исчезло за горами, я почувствовал холод и сырость, и горы снова стали колоссальными исполинами, и дно ущелья оказалось совсем близко от меня. Я заставил себя развернуть тело и направить сноуборд влево. Я почувствовал, что быстро падаю. Снег залепил очки, набивался в рот и нос. Меня кидало, трясло, переворачивало, и я уже не видел, куда лечу. Снежное чудовище избавлялось от меня. Не хватало воздуха, не хватало сил, но я продолжал бороться за жизнь с отчаянной яростью. Вернулся леденящий страх, и я снова осознал себя смертным и хрупким. Несколько раз я налетел на камни, скатывающиеся вместе со снегом по склону, один удар в голову был настолько сильным, что я на мгновение потерял сознание. Когда очнулся, почувствовал, что уже никуда не лечу, не качусь кубарем вниз, а лежу на склоне головой вниз. Я не мог отдышаться, кашлял, плевался снегом.