Страница 48 из 57
- Ягод здесь хватает, а вот фруктовых деревьев маловато, привередничал Гаррис. - Лично я съел бы еще слив.
- А вот идет к нам какой-то человек, - заметил я. - Он, должно быть, местный. Может, он нам подскажет, где здесь еще растут сливы.
- Он неплохо двигается для своих лет, - заметил Гаррис.
Старик карабкался в гору с поразительной скоростью. Кроме того, когда он к нам приблизился, мы заметили, что он пребывает в крайне приподнятом настроении: он пел и орал во всю мочь, жестикулировал и размахивал руками.
- Славный старикан, - восхитился Гаррис. - Смотреть на него одно удовольствие. Но зачем он держит палку на плече? Почему не помогает себе, когда лезет в гору?
- А вы знаете, - насторожился Джордж, - по-моему, это не палка.
- А что же тогда? - спросил Гаррис.
- Уж больно она смахивает на ружье, - ответил Джордж.
- А вам не кажется, что мы могли ошибиться? - предположил Гаррис. - Вам не кажется, что это может быть чем-то вроде частного сада?
Я сказал:
- А вы не помните трагический случай, произошедший на юге Франции года два назад? Солдат, проходя мимо дома, сорвал пару вишен, а французский крестьянин, кому эти вишни принадлежали, вышел на улицу и без лишних слов уложил его на месте.
- Но, наверное, даже во Франции запрещено стрелять в человека лишь за то, что он рвет чужие фрукты? - возмутился Джордж.
- Конечно, запрещено, - успокоил я его. - Убийцу отдали под суд. В его защиту адвокат мог сказать лишь то, что он находился в состоянии крайнего возбуждения и особо дорожил именно этим сортом вишен.
- Что-то припоминаю, - сказал Гаррис, - да-да. Помнится, общине "коммуне", так она у них, кажется, называется, - пришлось выплатить семье погибшего солидную компенсацию, и на том спасибо.
- Что-то мне здесь надоело. Да и поздно уже, - сказал Джордж.
- Если Джордж и дальше будет бежать с такой скоростью, то упадет и разобьется. Да и дороги он не знает, - забеспокоился Гаррис.
Я остался один-одинешенек, и не с кем было словом перемолвиться. К тому же, подумалось мне, с детских лет я не испытывал радости стремительного бега с крутой горы. Я подумал, что стоит тряхнуть стариной, вспомнить забытое ощущение. Трясет тебя основательно, зато полезно для печени...
Мы заночевали в Барре, симпатичном местечке по дороге в Санкт-Оттилиенберг - достойный внимания древний монастырь в горах, где прислуживают вам монашки, а счет выписывает настоятельница. В Барре, как только мы сели ужинать, в дверях трактира появился турист. Он был похож на англичанина, но говорил на языке, которого я отроду не слышал. Но был тот язык красив и благозвучен. Хозяин недоуменно смотрел на пришельца; хозяйка качала головой. Он вздохнул и начал все сначала, и на этот раз его речь вызвала у меня смутные воспоминания, хотя что она напоминала - я уловить не мог. Хотя и на этот раз его никто не понял.
- Черт побери! - громко сказал он сам себе.
- А, так вы англичанин! - просияв, воскликнул хозяин.
- И месье устал, - подхватила смышленая хозяюшка, - месье хочет поужинать.
Они превосходно говорили по-английски, ничуть не хуже, чем по-немецки или по-французски; они засуетились и усадили его. За ужином он сидел рядом со мной, и мы разговорились.
- Скажите, пожалуйста, - любопытство распирало меня, - на каком языке вы говорили, когда вошли?
- На немецком, - разъяснил он.
- А, - ответил я. - Тогда простите.
- Вы ничего не поняли? - продолжал он.
- Тут уж моя вина, - сказал я, - знаю я его неважно. Так, ходишь по стране - одно уловишь здесь, другое - там, но это, конечно, совсем не то, что требуется.
- Но и они меня не понимают, - ответил он, - хозяин и его жена. А ведь это их родной язык.
- По-моему, нет, - сказал я. - Дети здесь говорят по-немецки, это верно, но наши хозяева знают этот язык неважно. Ведь старики в Эльзас-Лотарингии до сих пор говорят по-французски.
- Я и по-французски с ними заговаривал, - добавил он. - Они и французского не понимают.
- Очень странно, - согласился я.
- Более чем странно, - ответил он. - В данном случае это просто непонятно. Я окончил отделение современных языков. За успехи в немецком и французском мне платили стипендию. В колледже все признавали, что у меня безупречно правильная речь и безукоризненное произношение. И все же, стоит мне выехать за границу, как меня перестают понимать. Вы можете это объяснить?
- По-моему, могу, - ответил я. - Ваше произношение слишком безукоризненно. Помните, что сказал один шотландец, впервые в жизни отведав настоящего виски? "Может, оно и чистое, но пить я его не могу". Та же история и с вашим немецким. Это не язык, а образчик товара, так все его и принимают. Вот вам мой совет: произносите слова как можно неправильнее и делайте все ошибки, до которых только додумаетесь.
И так во всем мире. В каждой стране разработан особый фонетический курс специально для иностранцев; им ставят произношение, о котором сами носители языка и не мечтают, - иначе кто же их поймет? Мне довелось слышать, как одна наша дама учила француза произносить слово "have".
- Вы произносите его, - мягко выговаривала ему дама, - как если бы оно писалось "h-a-v". A это не так. На конце пишется "е".
- Но я думал, - сказал ученик, - что "е" в слове "h-a-v-e" не читается.
- Больше так не думайте, - объяснила учительница. - Это так называемое немое "е", оно не читается, но влияет на произношение предшествующего гласного.
До этого "have" звучало в его произношении вполне членораздельно. После же, дойдя в предложении до слова "have", он замолкал, собирался с мыслями и выдавал такую несуразицу, что лишь по смыслу можно было догадаться, что за слово он хотел сказать.
Разве что мученики раннего христианства прошли через те страдания, которые довелось претерпеть мне, осваивая правильное произношение немецкого слова "Kirche" - церковь. Еще задолго до того, как мне удалось разделаться с этим словом, я решил, что лучше уж не ходить в Германии в церковь, чем так ломать язык.
- Нет-нет, - объяснял мне мой учитель - он оказался на удивление терпеливым джентльменом, - вы произносите это слово так, будто оно пишется "Kirchke". Там нет никакого "к".