Ключ к Айруниуму

Телефон щелкнул и отключился, не дав ему времени ответить.

Да…

Техническое выражение, относившееся к этой ситуации, было, как он прекрасно знал, поворот вправо за книгой.

Тишина и безмолвие…

Он прошел через ванную и потер рукой подбородок, туманно глядя в зеркало. Затем он начал распаковывать свою бритву и пену для бритья, электробритвы никогда не удовлетворяли его. Он был щепетильным в некоторых вещах, если не во всех.

Странная мысль пришла ему в голову. Фритси говорила, что это ее первая поездка в Рим — или была бы первая, если бы она достигла города значит, соблазнительная графиня ди Монтеварчи познакомилась с ней в каком — то другом месте. Интересно получается. У него сформировалось откровенно ошибочное мнение о том, что Фритси все еще только вылетевший из гнезда птенчик, несмотря на ее работу и ее склад ума.

Он был почти уверен, что телефон зазвонит опять, пока он бреется.

Он чувствовал себя немного заинтригованным. В конце концов, он впервые принимал в своей комнате настоящую графиню, да еще рано утром. Конечно, он хорошо знал, что им двигала только ее дружба с Фритси; все то утонченное очарование, исходившее, как он чувствовал, от этой европейской женщины, при нормальном ходе дел не значило бы для него ровным счетом ничего. Его мутило от утонченности. Даже за время их короткого знакомства с Фритси, его привязанность к ней смешалась с жалостью из-за ее попыток подражать утонченности.

Дверь тихо открылась, когда он вжимался в легкий серый пиджак. Он увидел, как она сдвинулась вовнутрь, мельком заметил раскрашенную под мрамор бумагу, наклеенную на стенах в коридоре, сразу же скрытую движущейся фигурой. Разозлившись, он большими шагами направился вперед, размахивая руками и крича:

— Какого черта вам здесь нужно, в моей комнате, в это время суток! Давайте, выметайтесь!

Собственная горячность удивила его.

Человек в дверном проеме осторожно переложил руку с шарообразной дверной ручки на внешней стороне двери на такую же ручку на ее внутренней стороне. Затем, двигаясь с почтительностью безупречно вышколенного лакея старой школы, он закрыл дверь и задвинул засов.

Престин застыл на месте, не в силах сказать ни слова из-за переполнявшего его возмущения.

Человек снял свою бесформенную шляпу всадника и небрежно швырнул ее на стул. Он очаровательно улыбнулся Престину. Поверх его одежды был накинут черный плащ. Под ним был плотно прилегающий, цвета горчицы с перцем костюм для гольфа, обтягивающий его тело, как бриджи и режущий глаз своим кричащим и немодным фасоном. Престин нахмурился. У незнакомца была толстая и внушительно выглядевшая трость с серебряным набалдашником. Он вполне мог, решил Престин, появиться прямо из девяностых годов прошлого века.

— Прошу прощения, что побеспокоил вас таким образом, мистер Престин. — сказал посетитель.

Престин узнал голос.

— Вы чертов нахал, Маклин. Вы Дэвид Маклин, не так ли? Это вы мне сейчас звонили?..

— И вы мне сказали убираться к черту. Да, это я. — Маклин весело расхохотался. Его волосы очень ярко сияли пергаментно-белым на свету странное сравнение, сделанное Престином. Его лицо, тонкое и, однако, с полными красноватыми щеками и выражением добродушного юмора, могло послужить моделью для Санта-Клауса на диете. Казалось, что он в превосходной форме, того же возраста, на какой он выглядел. Его несомненная подвижность, жестикуляция тонких желтоватых рук, резкие повороты головы или фразы — все сходилось к тому, чтобы у Престина сложился образ старика, способного держать хвост трубой в любую погоду.

— Я жду посетителя, — сказал Престин с надеждой, что это заключительная фраза, желание сказать которую он чуть было не потерял безвозвратно. У этого человека, несомненно, была аура. Она исходила из его глаз и гипнотизировала Престина, начинавшего понимать, что перед ним стоит не совсем обычный человек. Это вызвало его возмущение.

— Посетитель, э, Престин. Ставлю фунт против щепотки лунной пыли, что это Монтеварчи.

— Как, черт побери…

— Не возмущайся, парень. Остынь. Не будешь возражать, если я дам отдых своим старым костям? Нет, — он решительно сел, сохраняя самообладание, и бросил на Престина тяжелый взгляд. — Нет, парень. Коль уж нам придется работать вместе, я не буду использовать на тебе старые Фальстафовские номера. Ты заслуживаешь лучшего отношения с моей стороны.

— Вы делаете мне честь. — Престин сложил руки за спину. — Сейчас, если вы не возражаете, я бы предпочел, чтобы вы ушли.

— Я уже сказал, Престин, мы должны работать вместе. Я старый человек, но моя сила все еще со мной, и все же мне нужна помощь человека помоложе и посильнее меня.

Престин скорчил гримасу.

— Вы упомянули, что не будете использовать на мне старые Фальстафовские фокусы. Вы не произвели на меня впечатления. Я звоню управляющему, и я советую вам уйти.

Престин направился к телефону, протянув вперед руку.

Он не слышал движения Маклина.

Его рука была всего в нескольких дюймах от телефона, медленно двигаясь вперед, чтобы, как он думал, дать Маклину время на то, чтобы мило встать и уйти. Он почти дотронулся до телефона.

Черная трость с треском обрушилась на стол перед телефоном, задев его пальцы. Телефон тинькнул от толчка, и его рычажок задрожал. Престин быстро отдернул руку, словно собирался сделать дружеское рукопожатие.

— Успокойтесь, вы, маньяк! Вот… — он резко повернулся, надеясь вырвать трость.

Маклин стоял, слегка покачиваясь, с поднятой тростью, и смотрел на него с выражением надменного высокомерия.

— Я полагаю, — произнес Маклин, растягивая слова, — Монтеварчи сказала тебе, что она близкий друг бедной мисс Апджон? Да, — он кивнул. Да, она должна была так сказать. Я никогда не видел мисс Апджон. До того, как она… э… исчезла из Трайдента, я никогда не слышал ни о ней, ни о тебе. И графиня тоже!

— Но она сказала…

— Ты уже взрослый, парень! Подумай! Воспользуйся теми мозгами, что господь дал тебе!

— Хорошо…

— Да. Ты скоро поймешь, что в этом деле ты не должен принимать что-либо за чистую монету. Даже меня, — он рассмеялся сардоническим смехом. — Особенно меня.

— В каком деле? О чем вы, собственно, говорите? — Престин чувствовал себя неловко оттого, что происходило что-то такое, о чем он не имел представления, и его сбросили в самый центр этих событий, не объяснив, куда грести.

— Если вы собираетесь кормить меня небылицами о шпионах и секретных агентах или подобной болтовней, не утруждайтесь. У меня есть собственная.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я был втянут в это безмозглым шпионом — авиация кишит ими — и этот идиот дал себя застрелить. Я старался, чтобы мое имя было в то время в стороне от всего этого. Если вы собираетесь заниматься этим старьем, я пожалуюсь полковнику Блэку. Он обещал мне…

— Мне ничего не нужно, дорогой мой, от твоего распутного прошлого, за исключением одной детали.

— Что это?

— Ты идешь напрямую. Прекрасно. Я много узнал о тебе за то время, что ты был в Риме. Но мне известно, что и графиня тоже. Ее организация почти столь же эффективна, как моя.

Престин пожалел о том, что бросил курить. Путаница раздражала его. Полковник Блэк — ни имени, ни подразделения — обещал ему. Шпиона застрелили, секреты были сохранены, и Престин молчал ради осторожности. А теперь это. Что, если Фритси тоже была шпионом? Ты уже взрослый, сынок…

— Как то, что вы узнали, поможет нам найти Фритси?

Маклин упер тяжелый взгляд своего яркого воробьиного глаза в Престина.

— Если Монтеварчи собирается нанести тебе визит, то она скоро будет здесь. Мой друг в Лондоне достаточно хорошо тебя знает; у него много знакомств в мире авиационного журнализма, так же как и в других, менее фантастических мирах.

Престин не понял этого замечания и, несмотря на собственное ощущение безотлагательности, не мог не спросить:

— Что фантастического в авиационном журнализме?

— Не обязательно журнализм, мой мальчик. Но люди твоего типа живут в облаках; вы, молодые авиаторы, не знаете о том, что происходит в реальном мире. Любой блестящий молодой человек в любых ВВС поглощает ту специфическую, опьяняющую атмосферу, которую создает его служба. Она пропитана гордостью, легкостью, испытанностью оружия и самолета — Великий Боже! Ваши ребята играют в игрушки, которыми можно уничтожить весь мир!