Страница 2 из 26
На ней была короткая кожаная куртка темно-каштанового цвета, и сейчас она начала извиваться, чтобы снять ее, обнаружив сверкающее платье, свободно облегающее бедра, изящно сочетавшее в себе зеленый, серебристый и мерцающий розовый цвет. Престину оно понравилось.
Он помог ей снять куртку и подождал, пока она опять не устроилась удобно, удивляясь, почему она решила сесть рядом с ним. По ту сторону прохода он заметил еще одну девушку, довольно привлекательную блондинку, с такой-же эксцентричной косметикой на лице. Рядом с ней сидел смуглый человек в неприметном сером деловом костюме и толстых очках в роговой оправе, нацепленных на его тонкий нос. Престин никогда не обременял себя излишествами современного мира в любом виде или форме, если они не шли ему. Идея повесить на лицо массивные толстые очки, потому что теоретически это должно придать тебе важный и впечатляющий вид и поднять тебя на более высокий уровень, рассмешила его своим инфантильным идиотством. Униформы принадлежат серым умам. Он одел свой темно-серый дорожный костюм, потому что он ему нравился и был удобен. Эти малость неудачные очки измучают его в Риме.
Девушка обыскала всю свою сумку, наконец достав из нее пачку сигарет и маленькую, украшенную драгоценными камнями зажигалку. Она предложила сигарету Престину.
— Нет, спасибо, — отказался он, немного оскорбленный, — я бросил.
— Что ж, это все объясняет, — сказала она с колючей улыбкой.
— Объясняет что?
— Я думала, что ты американец — но потом я решила, что ошибаюсь, и ты англичанин. Итак…
— Найдя забавным то, что старая двусмысленность в разговоре с этой девушкой всплыла так быстро, Престин ответил:
— Я и тот и другой одновременно.
— Да? — сказала она, щелкнув зажигалкой. — Счастливчик.
— Да — согласился Престин, имея ввиду то, о чем они говорили.
— Я — Фритси Апджон. — То, как она это сказала, было формальным представлением, не более.
— Роберт Престин. — Он ответил тем же тоном.
Трайдент сделал поворот, и сила его тройных двигателей начала пробивать чистый курс через верхние слои атмосферы. Комфорт и роскошь салона наводили мысли на футуристское сравнение с имевшими поршневые двигатели старыми винтовыми самолетами, которые в свое время правили в небесах. Отец Престина как-то, показывая ему, как управлять полетом замечательного бензинового самолета, который они сделали вместе, сказал:
— Авиация развивается слишком быстро, Боб, и это может повредить ей же. К счастью для всех нас, нашлось несколько дальновидных и уравновешенных людей, и мы кое-как довели дело до конца. В будущем у нас может не быть такой возможности. Одна ошибка и — хлоп! — что означает конец третей планеты.
Уже тогда юный Престин знал, что он не из тех людей, что ослепляют себя реальностью или используют фантазию против страха и безумия. Когда он получил отказ Королевских ВВС, он напрямую столкнулся с этим. Но теперь эта девушка, Фритси Апджон, с длинными ногами и привлекательным лицом, испорченным косметикой — эта девушка представляла ту часть жизни, с которой, используя установившуюся практику, он столь долго избегал встречаться.
Полет продолжался, и он в своей твердой и щепетильной до мелочей манере разговаривал с Фритси. Она сказала, что она манекенщица, и эта ее работа и объясняла все эти «альф» и «гоун», «фэб» и все остальное. Ей не могло еще быть и двадцати, и жизнь била из нее ключом; тем не менее она держалась со звериной самоуверенностью и уравновешенностью хладнокровной и необычайно наблюдательной девушки. Престин почувствовал странный трепет, овладевающий его сознанием. Она грозила потрясти до основания все его понятия и представления.
Она и не пыталась пронзить его озабоченность; может, журналы заставили ее отказаться от этого намерения.
— Я всегда говорю, что три двигателя лучше, чем два, а четыре безопаснее, чем три. Но все же, я только платящий за проезд пассажир, и мои познания в техническом мире не идут в расчет.
Престин улыбнулся.
Я тоже всего лишь платящий за проезд пассажир. Я лично предпочитаю больше, чем два или три двигателя; но если парни, разбирающиеся в науке и технике, говорят нам, что с двумя гигантскими двигателями все в порядке, нам приходится верить им.
— У меня от этого мурашки по спине ползут. — Она поежилась; Престин счел это наиболее интересным и стоящим наблюдением. — Только подумай, сказала она, драматически вскинув свою слабую руку. — Четыре или пять сотен людей, втиснутых в сидения, как на втором этаже автобуса, и один из этих проклятых больших двигателей перестает работать или что-нибудь еще. На каком основании он… он…
— Войдет в штопор?
— Он разобьется! Альф, и это будет не смешно.
— Это будет далеко не смешно. Но они гарантируют двигатели.
— Я уверена, что они это делают. Я не хочу больше говорить о самолетах. Давай говорить о тебе или обо мне или вообще не разговаривать. — она откинулась на спинку сидения и закрыла глаза; ее ресницы плавно сомкнулись. Она выглядела столь юной и беззащитной, хотя Престин знал, что она лишь временно убрала когти.
Престину почти всегда нравились полеты. Когда стюардессы начали разносить подносы с едой, он с удовольствием приготовился к превосходному обеду и обрадовался, что Фритси открыла глаза, села и взяла себе поднос. Он знал, что она действительно спала, даже если бы она не спала, он примирился бы с такой женской уловкой против его нежелательного общества.
Он ел, не задумываясь о еде и полностью обратив свои мысли к девушке, немного ошеломленный и все еще веселый. Она ела с аппетитом, он мог ясно это видеть, не задумываясь, о чем он размышляет. Почему она должна это делать? Она летит в роскошных условиях беспосадочным перелетом в Рим, хорошо ест и пьет; пребывая в предвкушении ожидающих ее впереди приключений, она ни о ком более, кроме себя, не беспокоится. На него у нее пока не будет времени. Пока.
Возможно, после того как она покинет Чиампино-Вэст и познает Рим, ей потребуется друг, с которым можно было бы разделить эти новые для нее удовольствия. Роберт Инфэми Престин с сардоническим смехом обнаружил, в каком направлении движутся его мысли и что он все еще неспособен остановить это дурацкое движение одним шагом.
Скоро они будут, как положено, кружить над Чиампино-Вэст, и затем гладко и безопасно сядут, как обычно и садятся Трайденты. Только как ему сделать предложение держаться дальше вместе молодой девушке, о существовании которой он и не подозревал несколько часов назад. Отсутствие жизненной практики в этом отношении пугало Престина. Он должен будет что-то придумать и, подобно посадке Трайдента, действовать автоматически и безупречно. Пока он раздумывал, Фритси оставила свое место и пошла напудрить свой нос. Ненапудренный нос вызвал у него усмешку, и он решил подождать ее возвращения.
Блондинка высунулась в проход и оглянулась. Она слегка улыбнулась Престину.
— Я не видела, чтобы Фритси поднималась, — сказала она хриплым голосом. — Я слышала, как вы с ней разговаривали, — это не было объяснением, — но ведь скоро нам придется пристегнуться, не так ли?
— Не волнуйся, Сибил, — резко произнес субъект в толстых очках, — ты же знаешь, Фритси еще более сумасшедшая, чем мартовский заяц. Стюардесса выпроводит ее оттуда.
— Да уж, я надеюсь, — сказала Сибил. Она откинулась на спинку кресла и вытянула свои округлые ноги, которые вместе с ее нейлоновыми чулками и короткой юбкой заставили Престина вспомнить об инциденте с длинными и элегантными ногами Фритси; его теория, что она путешествует одна, и все его планы внезапно разлетелись в пух и прах.
Он наклонился вперед и бросил взгляд через проход на Сибил и мужчину на соседнем сидении. Он выглядел — да, это как раз подходящее слово отталкивающе. С высоким лбом, светлыми волосами и непонятно каким образом оказавшимся большим носом — мягким, как замазка — он смотрелся чересчур громоздким, раздутым. Его кожа была покрыта мелкими ямочками, как у апельсина. К тому же его лицо имело оранжевый оттенок. Престина никогда не интересовало, какого цвета у человека кожа, но этот странный цвет наводил на мысль о невоплотившихся стремлениях… он не смог отчетливо определить причину своего инстинктивного отвращения к этому человеку.