Страница 11 из 14
Зал был круглый и очень большой, а посередине располагались большие, просторные кабинки с матовыми стеклами: маникюрная, педикюрная, помещение для массажа, солярий, салон тату, косметические кабинки и несколько парикмахерских комнат. В самом центре салона, за матовыми стеклами, был небольшой бассейн, окруженный искусственными пальмами, в котором бурлила вода.
Там Ингу все приветствовали, и было видно, что она частый гость.
– Значит так, как мы решили вчера, – сказала она и указала пальцем на меня, – тебе чистку лица и разные масочки. Да, Лара, на, почитай, выучи, что понравится. – И протянула мне тетрадку. – А тебе, – она обратилась к Аньке, – моднейшую стрижку, подкраситься в рыжий цвет и навестить визажиста. Себе я сделаю, как обычно: маникюр, педикюр, ну и все остальное.
Мне ужасно захотелось узнать про все остальное, но ко мне подошел косметолог, и мы удалились в другую комнату.
Когда мне на лицо положили очищающую маску, я достала тетрадку, которую дала Инга, и прочитала:
Идиосинкразия – непереносимость. Вообще термин медицинский, но употреблять можно везде и всюду. Например: «У меня к дуракам идиосинкразия!»
Да, полезное слово. Теперь я знаю, что у меня к Инге.
Трансцендентальный – отвлеченный, абстрактный, академический, мысленный, умозрительный, умственный, теоретический.
Метафизический – примерно то же самое, что и трансцендентальный.. Термин хорош для ответа на вопрос, суть которого ты не поняла. Например, так:
– «Как вы относитесь к схоластике?
– В метафизическом смысле?
Схоластика – средневековое философское течение.
Эзотерика – тайное учение.
Трюизм – общеизвестное мнение или высказывание. Типичный пример трюизма – «Волга впадает в Каспийское море».
И еще множество таких слов и их определения.
«Боже мой, какой бред», – почему-то сразу подумала я.
Какой нормальный человек будет изъясняться на таком языке?
Я убедилась, что Инга не просто дура, а полная дура, и закрыла тетрадку.
У косметолога я была впервые. Мне очень понравилось.
Потом, когда надо мной закончили колдовать, я перешла в зал, где Аньке делали супер причёску.
Часов в одиннадцать нам принесли завтрак: два яйца, бекон, два тоста с маслом, чай.
Я съела только два яйца и выпила кружку чая без сахара.
Все-таки новую жизнь начала!
К обеду Аньке наконец-то сделали новую стрижку и перекрасили в рыжий цвет, добавив темно-красных прядок.
– Слушай, Инга, а почему ты решила, что для Аньки рыжий цвет самый лучший? – спросила я.
– Может, он и не самый лучший, но, по крайней мере, редкий. Это у вас там, – сказала она с ударением на «там» и указала пальцем выше головы, – блондинки на вес золота, а у нас каждая первая блондинка. И причем натуральная.
– Значит, я тут буду в цене, – предположила я.
– Поживем-увидим, – ответила Инга и подула на ногти.
После салона мы поехали по магазинам покупать Аньке школьные платьица и заколочки «я у мамы дурочка».
Анька очень долго капризничала, примерила, наверное, с сотню разных глупых юбочек и топиков и, в конце концов, купила всего одну рыженькую юбочку в горошек и черную маечку с открытыми плечами.
– Ну а сейчас давайте пообедаем в каком-нибудь ресторане, – предложила Инга. – Может, с кем-нибудь и познакомимся.
Выбранный нами ресторан назывался «Хабор», а что означает этот хабор, я, к сожалению, сказать не могу.
Потому что я в английском ни бум-бум. Мы с Анькой в школе немецкий учили.
Но перспектива познакомиться с мужчиной, который говорит только на английском, лично меня совершенно не пугала.
Мы уселись за стол, и к нам подошел официант.
Что заказала себе Инга, я не поняла. Она много раз повторяла слово «паста». Мне оставалось только надеяться, что она не предложит эту пасту нам.
Поэтому, когда официант посмотрел на меня, а потом на ручку с блокнотом, которые находилась у него в руках, я смело сказала:
– Салат энд кофи.
– OK, сЭлад энд кофе. Вот абаут ю? – спросил он у Аньки.
Анька кивала и показывала пальцем на меня.
– Девочки, вы что, не знаете английского? – с ужасом в глазах спросила Инга.
– Почему не знаем? – возразила я. – Я очень хорошо знаю английский. Меня, видишь, официант понял. Я попросила салат и кофе, и он мне сейчас его принесет.
– Я тоже знаю, – сказала Анька, – йес, но, о’кей, плиз, бэби комон и ноу проблэм.
– И все? – опять спросила Инга, и ее глаза округлились, став размером с пятирублевые монетки советского образца.
– Этого достаточно, поверь мне, – ответила Анька, посмотрела на официанта и опять показала пальцем на меня.
– Сэлад энд кофе? – решил он поиграть в угадайку.
– Йеееесс, – громко сказала Анька, – и с оксфордским акцентом повторила: – Сэлад энд кофе, плиз. – И уже обращаясь к Инге: – Английский – очень простой язык!
Когда официант скрылся, Инга прикрылась салфеткой и шепотом спросила:
– И с таким английским вы собираетесь клеить местных мужиков?
– Чего ты шепчешь, – удивилась Анька, – тут же все равно по-русски никто не понимает.
– У любви свой язык, – решила соригинальничать я.
Инга взялась за голову.
– Нет никакого языка у любви! У вас ничего не получится, если вы в английском ни бельмеса.
– Как это не получится? Спорим? – сказала Анька и встала. – Вон там, видишь, сидят два мужика. Я сейчас пойду и как минимум проговорю с ними полчаса или до тех пор, пока нам не принесут еду.
– О чем ты с ними будешь говорить? Господи, я думала, что ты умней. – Инга театрально закрыла лицо руками, показывая, что она в полном шоке. – Мужчины не настолько глупы, как ты думаешь!
– Да, мы знаем! Они еще глупей, чем мы думаем, – вставила я свои пять копеек.
– Нет, дорогуша, ты ошибаешься. Для того чтобы понравиться мужчине, ты должна по крайней мере за полчаса общения хоть десять минут потратить на то, чтобы похвалить его, его маму, его одежду, его собаку…
– Так он ведь там без собаки сидит, – удивилась я и опять посмотрела в ту сторону, где сидели двое незнакомцев.
– У-у-у, – не выдержала Инга. – Идите, идите к ним. Я очень хочу посмотреть, что у вас получится.
Я резко встала, сказала «хык» и, взяв Аньку под руку, направилась к соседнему столику.
– Как будет «здрасьте» по-английски? – тихо спросила у меня Анька.
– Не помню, – так же тихо ответила я.
Когда мы подошли к столику, где сидели мужчины, Анька сделала лицо китайской фарфоровой куклы, подняла правую руку и помахала им. Я несколько раз кивнула и улыбнулась.
Мужчины ничего не понимали и только глупо улыбались.
– Туристо, – наконец вспомнила я английский.
– А-а-а, – обрадовался один из мужчин и, протянув мне руку, сказал: – Иво.
Второй тоже решил включиться в беседу:
– Алесандро.
– Лора, – ответила я, – а это Анна.
– О, Лора, Анна!
Они смотрели на нас и улыбались.
Но у меня почему-то было такое впечатление, как будто это не мы не понимаем по-английски, а они.
– Э-э… – попытался взять инициативу на себя Иво, но Алесандро его перебил и изрек:
– Che cosa?..
Мы с Анькой переглянулись.
– Чего? – спросила я. – Какая коза? Ты что-нибудь поняла?
Анька замотала головой:
– Мы русские. Ферштэйн?
В тот момент мужчины были похожи на небольшой вычислительный центр, который после нескольких алгебраических операций и обмена информацией запищал, задымился и выдал ошибку. Они опять посмотрели на нас и улыбнулись своей неповторимой наитупейшей улыбкой.
– Вод-ка. Прос-ти-тут-ки, – вдруг вспомнила Анька, чем славится наша родина.
– Руссо? – догадался Алесандро.