Страница 41 из 52
Сам Филипп был просто очарован юной принцессой. Его приятно поразил ее гибкий мальчишеский ум, сочетавший в себе детскую непосредственность с вполне зрелой рассудительностью и начисто лишенный той специфической женской практичности, которая подчас вызывала у Филиппа раздражение. Вскоре между ними завязался такой оживленный разговор, что на губах у присутствующих начали появляться понимающие улыбки.
Впрочем, ни обстоятельства, ни состояние духа Филиппа не располагали его к активным ухаживаниям. К тому же в поведении Анны не было и намека на жеманность или кокетство, она держалась с ним скорее как со старшим товарищем, а не как с представителем противоположного пола. Большей частью их разговор носил нейтральный характер, а если и касался взаимоотношений мужчин и женщин, то опосредствовано. Так, например, Анна спросила, кого из дам он желал бы видеть в ее свите в течение четырех последующих дней, и Филипп с удовольствием назвал имя Бланки Кастильской, прочие же кандидатуры оставил на усмотрение само королевы. Анна одобрила его выбор, с каким-то странным выражением заметив, что у него, мол, губа не дура, а после некоторых колебаний добавила без обиняков, что в ее окружении каракатиц не будет - только хорошенькие девушки.
Чуть позже к Филиппу подошел маршал-распорядитель турнира и осведомился, намерен ли он отстаивать титул сильнейшего в завтрашних групповых состязаниях. Филипп ответил отказом, объяснив под добродушный хохот присутствующих, что пленен чарами своей королевы и собирается, как верный рыцарь, находиться при ней, чтобы защищать ее от всяческих поползновений со стороны возможных претендентов на его место.
Затем Филиппу пришлось выручать из неловкого положения графа Шампанского. Как мы уже знаем, в схватке с Хайме де Барейро Тибальд здорово ушибся и не был уверен, сможет ли на следующий день стать во главе одной из партий в общем турнире. Но и отказываться он не решался, поскольку ушиб, даже самый сильный, в рыцарской среде принято было считать сущим пустяком. Видя, как смутился Тибальд, когда к нему направился маршал, Филипп в спешном порядке взял слово и заявил, что коли он король турнира, то в любом случае должен набрать себе почетную свиту - если не для совместного участия в предстоящем сражении, так хотя бы для того, чтобы заботиться о дамах из окружения королевы любви и красоты и при необходимости защитить их от вышеупомянутых поползновений.
Присутствующие сочли это несколько забавное требование, тем не менее, вполне законным; в числе прочих Филипп назвал также имя Тибальда Шампанского, который с радостью и огромным облегчением ухватился за его предложение. По сему, к всеобщему удовлетворению, предводителями двух противоборствующих партий были назначены Эрнан де Шатофьер и Гуго фон Клипенштейн.
С окончанием общей трапезы окончились и мучения Филиппа. Достопочтенные господа принялись за десерт, а дамы и притомившиеся за день рыцари разошлись по своим покоям.
Возвратясь к себе, Филипп застал в гостиной весьма живописную картину. Посреди комнаты на устланном коврами полу сидели Габриель де Шеверни, Марио д'Обиак и Марк д'Аринсаль и перебирали какие-то лежавшие перед ними вещицы, внимательно рассматривая каждую из них. Там было несколько кружевных манжетов, пара дамских перчаток, один оторванный от платья рукав, десяток носовых платков с вышитыми на них гербами и инициалами, множество разноцветных лент для волос, а также всякие милые безделушки, вроде брошек, булавок и золотых застежек.
- А это еще что такое? - произнес Филипп, скорее констатируя сам факт наличия этих вещей и их количество, чем спрашивая, откуда они взялись. Их происхождение было для него очевидно.
- Подарки от дам, монсеньор, - с улыбкой ответил д'Обиак. - Во время турнира господин де Шеверни велел их перехватывать, чтобы не раздражать вас.
- Понятненько. Ты, кстати, переусердствовал, Габриель. Меня они вовсе не раздражают - ведь это так трогательно!
Он присел на корточки и бегло взглянул на вещицы; затем сказал:
- Ни чулок, ни подвязок, ни туфелек, как я понимаю, нет.
- Чего-чего? - обалдело переспросил Габриель.
- Ну, да, конечно, - будто не слыша его, продолжал Филипп. - Слишком изысканная публика для таких пикантных подарков... Стоп!
Он выудил из кучи безделушек великолепной работы брошь и осмотрел ее со всех сторон.
- Вот это да! Если только я не ошибаюсь... Габриель, ты, случайно, не помнишь, кто ее прислал?
- Принцесса Кастильская, - вместо него ответил д'Аринсаль. - То бишь госпожа Бланка. Подарки принимал я.
Одобрительно мурлыча, Филипп приколол брошь к левой стороне камзола.
- Пусть Монтини побесится, чтоб ему пусто было.
- Да, насчет Монтини, монсеньор, - отозвался д'Обиак.
- Ну?
- Сегодня ему здорово помяли бока, когда он разнимал на трибунах дерущихся.
- Так ему и надо, выскочке! - обрадовался Филипп. - Гм... Спасибо за приятную новость, Марио.
- Рад вам служить, монсеньор.
- Знаю, старина. И будь уверен, ценю это. Но на сегодня твоя служба закончена. Как, собственно, и д'Аринсаля.
Тут он щелкнул пальцами левой руки.
- Да, вот еще что, Марио. Чей это рукав?
- Одной юной и чертовски симпатичной дамы из окружения госпожи Анны Юлии. Имя, к сожалению, я позабыл.
- Ах да, вспомнил! Я видел в римской ложе девицу без рукава... как бишь ее зовут?.. Диана Орсини, вот как! Точно она. Что ж, возьмем ее на заметку, - он облизнулся. - Ну, ладно, ребята, вы свободны, ступайте. Сегодня будет дежурить Габриель.
С этими словами Филипп проследовал в соседнюю комнату, где при помощи Габриеля сбросил с себя камзол, сапожки и штаны и облачился в просторную бело-пурпуровую тогу - одну из пяти, подаренных ему императором. Развалившись на диване, он сладко потянулся, широко зевнул и лишь тогда с удивлением заметил стоявшего в дверях д'Обиака.
- Чего тебе, Марио?
Парень растерянно заморгал.
- Я рассчитывал, монсеньор, дежурить в ваших покоях.
- Дежурить будет Габриель, - сухо сказал Филипп. - Ступай.
Д'Обиак глуповато ухмыльнулся.
- Но я рассчитывал, монсеньор...
- А я говорю: ступай. Или что-то не так?