Страница 2 из 11
- Но и ненадолго, чтобы не дать ему время понять, что оно может без вас обойтись. Так что возвращайтесь скорее. Тем более, что ваша партнерша по теннису уже начинает скучать.
По обе стороны полотна тянулся желтый, выжженный солнцем вельд. Опустив стекло, я ловил тугоц и горячий ветер. На убегающих назад телеграфных столбах сидели грифы. Потревоженные паровозным свистком, они лениво взмывали вверх и, немного покружившись, падали на толстые, почти безлистые ветви мопане. Сразу же за Лохатлой потянулись маисовые поля, хлебные амбары, круглые, как песочные булочки, хижины банту. Степной аромат сменился запахом прогорклого арахисового масла.
Я поднял стекло и взял со столика книжку. Мне не хотелось читать. Нужно было как-то разрядить тоскливое внутреннее беспокойство. Я взял сигареты и вышел в тамбур, хотя ехал в вагоне для белых один.
Телефонный разговор ничего не прояснил. Одно мне стало ясно - официальным путем идти нельзя. Впрочем, и здесь была какая-то надежда, что концерн не так уж тесно связан со службой безопасности. В этом случае я мог как-то использовать свое положение главного геолога.
Сисчен был последним пунктом железнодорожной ветки. Вряд ли оттуда до Куруманских гор была проложена шоссейная дорога. Руда попадала в Сисчен по подвеске. Это сильно осложняло положение. Я не представлял себе, как доберусь до рудников. Конечно, мне нужно было ехать на машине. Пожалуй, я так и сделаю. Телеграфирую из Сисчена, чтоб мне прислали туда мой "десотто".
Поезд начал останавливаться. Я вернулся в вагон, бросил книжку в портфель и приготовился к выходу. Первое, что бросилось мне в глаза, когда я попал в крохотную гостиницу "Африкандер", была анкета, точнее, один ее пункт: цель приезда. Что же мне написать? Сослаться на служебное задание я не мог. Служба безопасности, безусловно, потребовала бы у меня специальных бумаг и тотчас же связалась бы с Йоханнесбургом. Придумать какую-нибудь другую причину тоже не так просто. Если б я еще не звонил в правление. Я уже проклинал себя за то, что звонил туда. Теперь они сразу поймут, что я что-то вынюхиваю. Как же быть?.. Решение пришло внезапно.
- Заполню это у себя в номере. - Я положил карточку в портфель. - Покажите мне мою комнату.
- Хорошо, сэр. Тим! Проводите гостя в девятнадцатый.
- Очень хорошо, - сказал я, осматривая комнату. - Это мне вполне подойдет. А где я смогу разместить собак?
- Собак?
- Да, я ожидаю партию немецких овчарок.
- Боюсь, сэр, что у нас это будет несколько трудно.
- У вас нет подходящих помещений?
- Да. И притом...
- Тогда не порекомендуете ли вы мне, у кого можно снять такое помещение?
Я дал бою полфунта.
- Благодарю вас, сэр. Я сейчас узнаю.
Через десять минут у меня уже был адрес. Я спустился к портье, который принес мне извинения и выразил сожаление, что я не смогу остаться в их гостинице.
- Не беда. Как только продам собак, переселюсь к вам, сказал я ему на прощание.
Выйдя на улицу, я бросил в первую же урну адрес и пошел на станцию покупать обратный билет.
До отправления поезда оставалось около четырех часов. Я решил подняться на виадук и осмотреть город.
На горизонте на фоне туманных синих хребтов виднелась ажурная паутина подвески. Можно было даже разглядеть медленно плывущие черные точки вагонеток. Очевидно, они разгружались у специальных пакгаузов. Я видел, как оттуда отошел длинный состав с запломбированными вагонами.
Чувствовал я себя не очень уютно. Мне казалось, что все смотрят только на меня. Я спустился на перрон и прошел в зал ожидания. Купил дневной выпуск "Говермент газетт" и отгородился от мира. Я всегда читал эту газету, но сейчас прежде всего подумал, что это правительственный официоз. Как будто он мог оградить меня от чего-то!
И вдруг я разозлился. На себя, на Страатена и на всех. До сих пор я считал себя хозяином жизни. И вот стоило мне ввязаться в несколько необычное дело, как я почувствовал себя затравленным. Неужели я трушу? Пусть кто-нибудь попробует на меня косо посмотреть, заподозрить в чем-то! Я сумею за себя постоять. На службу безопасности тоже плевать. Что они мне сделают? Куда хочу, туда и еду. Никому до этого нет дела.
Я отшвырнул газету, подошел к киоску и громко потребовал левый листок.
- Мы не получаем "Нью-Эйдж", сэр. Спросите ее на почте.
- Очень жаль! - сказал я и гордо отошел.
Наконец объявили посадку. Я сразу же проскользнул в туалет. С трудом опустил закрашенное белой краской окошко и, достав из портфеля бинокль, навел его на пакгаузы. На соседнем пути стоял состав, закрывавший добрую половину сектора обзора.
Все же я разглядел, что пакгаузы охранялись полицией. Отходящую от вокзала ветку перекрывал шлагбаум с табличкой: "Запретная зона".
Пробраться туда незамеченным было очень трудно.
Неожиданно над крышами пакгаузов поднялся вертолет. Очевидно, где-то на внутреннем дворике была посадочная площадка. Я даже уловил сквозь характерные станционные шумы треск мотора. Бинокль захватывал лишь ничтожный клочок неба, и вертолет быстро исчез.
Я подумал, что связь с рудниками осуществляется по воздуху. Впрочем, возможно, от города к рудникам отходил и проложенный по вельду грейдер. Я спрятал бинокль и вошел в вагон, страдая от злого и безысходного чувства собственного бессилия.
Я уже не думал ни о Страатене, ни о приговоренном к смерти Брайтоне. Вернее, мысли о них отошли в какие-то потаенные глубины подсознания. Теперь куруманские рудники стали для меня самоцелью. Я должен был прорваться туда ради самого себя. Этого требовало мое человеческое достоинство.
Сразу же по приезде в Кимберли я позвонил Страатену и назначил ему свидание у себя в отеле.
- Ты поступил очень опрометчиво, позвонив в Йоханнесбург, - сказал он, выслушав мой рассказ. - Надо было посоветоваться со мной. Теперь они предупреждены и, в случае чего, сейчас же вспомнят этот разговор. А с собаками ты это хорошо. Не хватало только стать на полицейский учет в Сисчене. Тогда все было бы кончено.
- По крайней мере, мы теперь знаем, что стоим на правильном пути. Ведь еще совсем недавно ты даже не знал, где эти резервации находятся.