Черный ящик Цереры

Недругов было немало, но еще больше было друзей. Преданных, прочно покоренных обаянием Орта, сохранившего детское, удивленное восприятие мира.

И это было ненавистно Ивану Фомичу. Орт был недосягаем для его острых, но мелких зубов, иммунен к льстивой и ядовитой ненависти. Смехом, шуткой, каким-то беспечным неприятием всерьез самых тяжелых обвинений он умел разрушать действие убедительнейших сигналов даже в ту эпоху, когда им придавалось большое значение.

При желании к Орту можно было придраться. Одним своим существованием он давал для этого бесчисленные поводы. По своему усмотрению он легко менял планы, утвержденные высшим начальством, подбирал людей, ни с кем не советуясь, и выгонял дураков, невзирая на их высокие связи. Создатель авторитетнейшей научной школы, он легко отказывался от своих взглядов, когда они казались ему устаревшими, чем вводил в смущение людей, хотя и добросовестных, но ограниченных. Ортодоксы считали его поверхностным.

Перед лицом истины для него не было ни свата, ни брата, и это создавало ему в глазах некоторых коллег репутацию тяжелого человека, с которым трудно ужиться. Научная молодежь боготворила его и верила безгранично. Не задумываясь, он поручал вчерашним студентам, если замечал в них божью искру, ответственнейшие задания — и редко ошибался. Поддерживал задиристых петушков в их наскоках на дутые авторитеты и заскорузлые догмы.

Все это бесило Ивана Фомича. Уж он-то вел бы себя иначе! Только бы стать академиком или пусть членом-корреспондентом, как Орт. Но здесь была не совсем обычная зависть к личным успехам. Еще более остро завидовал Иван Фомич беспечному безразличию Орта к высоким званиям и большим окладам. Академические титулы в принципе достижимы для каждого исследователя, но безразличие к ним — свойственно большим увлеченным людям.

Именно этого безразличия Иван Фомич никак не мог простить своему шефу.

Время для удара, по мысли Ивана Фомича, было выбрано удачно. Работая над монографией, Орт последнее время редко бывал в институте и не мог противопоставить потаенной интриге личное обаяние. Само по себе это уже много значило.

Кроме того, недавно академиком-секретарем их отделения был избран давнишний противник Орта. Казалось бы, при таких обстоятельствах можно было бить без промаха.

Но, несмотря на всю хитрость и изворотливость, Иван Фомич не был умным человеком. Он не мог достаточно точно оценить ни коренных перемен в жизни страны, ни психологии людей, на него самого не похожих.

Академик-секретарь не был похож на Ивана Фомича. Он, правда, не отличался большой терпимостью, порою даже бывал грубоват, но, крупный ученый и удивительно прямой человек, он терпеть не мог интриганов и склочников. Прочтя адресованную в Президиум Академии докладную, он брезгливо поморщился и спросил референта:

— Мы обязательно должны отреагировать на это..?

— Конечно, Валерий Никодимович! Ведь это не анонимка, и раз есть входящий номер, должен быть и исходящий.

— А ну вас… с вашими входящими-исходящими! Пошлите это директору института, пусть он и разбирается.

Так докладная Пафнюкова попала к директору института.

Алексей Александрович возмутился.

Зная, как относится к таким вещам Орт, он позвонил ему на квартиру.

— Евгений Осипович, тут на тебя твой лучший друг накапал. Всякая грязь, понимаешь ли, одним словом — ерунда. Не стоит выеденного яйца, но, сам понимаешь, реагировать надо… Ну да, переслали мне. Ты коротко напиши… ну, разъяснение, что ли. Ответь по пунктам и срочно пришли мне. А уж я задам ему перцу! Да, на мое имя. Ну, будь здоров! Я тебе сейчас пошлю ее с курьером. Как работа? Продвигается? К понедельнику закончишь? Ждем.

И Евгений Осипович, отложив монографию, стал отвечать по пунктам. Его глаза устало скользили по машинописным строчкам. Он прочел, что уводит лабораторию от решения кардинальных задач, что занят разработкой отвлеченной теоретической проблемы, которая никогда не даст выхода в практику.

«Злоупотребляя своим авторитетом, Е. О. Орт, — писал Иван Фомич, — неоправданно раздул штаты лаборатории, лишив тем самым соседние секторы необходимых единиц. Лично подбирая кадры, он руководствуется странными и тенденциозными критериями — и пренебрежительно относится к советам сотрудников лаборатории. Догматически понимая указания партии о выдвижении молодых работников, он возлагает решение важнейших вопросов на совершенно неподготовленных людей, лишенных необходимых знаний и опыта. Достаточно сказать, что, вопреки общему мнению, Е. О. Орт единолично назначил на конкурсную должность младшего научного сотрудника… артиста Московского цирка тов. Подольского, который не только не имеет отношения к разрабатываемым лабораторией проблемам, но и вообще никак не связан с физикой» (последняя строка была кем-то отчеркнута красным карандашом).

Далее Иван Фомич писал о разбазаривании государственных средств, беспринципном распределении премий, потоке никому не нужных диссертаций и т. д. и т. п.

Одна фраза задержала внимание Евгения Осиповича. В ней говорилось о его «неделовых» взаимоотношениях с «личной» стенографисткой Л. С. Самариной, которую «Е. О. Орт даже вызвал, за государственный счет, к себе в санаторий, где находился на излечении после перенесенной болезни».

Он отложил бумагу, снял очки и разгладил морщины под глазами.

Так недостающий до критической массы миллиграмм урана вызывает цепную реакцию. Так ничтожное сотрясение воздуха рождает снежную лавину в горах. Так капля переполняет чашу. Так падает на раскаленный песок навьюченный верблюд от груза последней соломинки.

Орт двужильный, ему все нипочем, он все вынесет. Это стало привычкой. Он может руководить десятью аспирантами, направлять лабораторию, курировать институты, писать монографии, статьи и научно-популярные книжки, выступать на конгрессах и симпозиумах, редактировать и реферировать, быть оппонентом и участвовать в работе различных обществ.

А когда он мыслит?

Всегда. В троллейбусе и в столовой, на работе и дома, во сне.

А когда он «реагирует на сигналы»?

В перерывах между работой.

А бывают у него перерывы?

Нет!

Но перерыв наступил. У Орта остановилось сердце. Он схватился за грудь обеими руками. Попытался глотнуть воздух. И медленно сполз на ковер.

А дома никого не было. Все куда-то ушли. Ведь была суббота. Даже родные и близкие привыкают развлекаться самостоятельно, если человек постоянно работает. И близкие люди не лгут, когда уверяют, что ему не нужен отдых. «Он отдыхает, чередуя работу». И это правда, потому что так было всегда. Они просто привыкли к этому, И никогда не задумывались, что могло быть иначе.

Вскрытие не подтвердило инфаркта. Это был просто сердечный шок. Если бы позвали врача, который жил в квартире напротив, Орт мог бы еще долго жить. По крайней мере, так говорили врачи. Впрочем, медицина, как и любая наука, не может учесть всего. Она предвидит лишь общее течение процесса. И действительно, иногда можно не учитывать частности…

Сначала никто не хотел верить. Но постепенно около дома, в котором жил Орт, собралась толпа. Большие и сильные мужчины плакали. Все как-то сразу и неотвратимо поняли, кого потеряли. Все и каждый в отдельности. Полетели телеграммы. Зазвонили телефоны в редакциях газет и толстых академических журналов.

Орт умер за несколько дней до своего шестидесятилетия, которое намечалось пышно отпраздновать. Юбилейная комиссия была срочно переименована в комиссию по увековечиванию памяти, а сданный в печать юбилейный сборник трудов лаборатории превращен в памятный.

После торжественной панихиды похоронная процессия отправилась на Новодевичье кладбище. Был и Иван Фомич и тоже плакал. Подольский крепко держал под руку Урманцева, который шатался от горя.

Больше сперва ничего не произошло.

Пытаясь прогнозировать дальнейшие события, мы встречаем уже значительно большие трудности. Удаление во времени от узлового пункта сопровождается увеличением числа неучтенных и даже неожиданных явлений. Такие флюктуации могут в корне перечеркнуть умозрительное представление и направить процессы совершенно в иное русло. Физик охарактеризовал бы такое состояние системы повышением ее энтропии. Но для систем бесконечно больших, примером которых может служить Вселенная, а тем более для явлений, протекающих в человеческом обществе, понятие энтропии мало применимо. Как и любое другое понятие, в неизменном виде привнесенное из одной области знания в другую.