Её легионер

...В полдень Боксон вышел на улицу к газетному киоску. На первой странице скандального таблоида "Молва" выделялся огромный заголовок: "Наша Катрин и палач Анголы". На развороте - несколько фотографий: Катрин Кольери на сцене Карнеги-холла, Боксон с бутылкой виски на фоне горящего грузовика, перебинтованный чернокожий мальчик, которому взрывом мины оторвало обе руки, Боксон и Кольери в парке Версаля, и они же - на крыльце китайского ресторана. Прилагаемая статья была выдержана в надрывно-истерических тонах.

Менее скандальные газеты тоже вынесли событие на первую полосу, но заголовки были более сдержанны. Боксону больше всего понравился заголовок из "Либерасьон": "Её легионер", с намеком на известную песню Эдит Пиаф. Он купил и другие газеты.

- У тебя убийственный вид из окна и почему-то нет африканских сувениров, - такими словами встретила его Катрин, глядя на глухую кирпичную стену дома напротив. - Здесь раньше была комната горничной, да?

- В моей пещере нет окон, - ответил Боксон. - У меня только запасные выходы. А африканские сувениры крайне опасны для белых - сенегальцы однажды мне рассказали, что в маски и статуэтки местные колдуны вселяют злых духов, и купивший сувениры турист, вернувшись домой, болеет и умирает от малопонятной и неизлечимой болезни. Я поверил сенегальцам. Кстати, представь себе, Кемпбелл не ошибся - мы с тобой в газетах!

Она полистала страницы, задержав внимание на военных фотографиях Боксона.

- А ты не лишен позёрства!

- Это не позерство, это жизнь на сто десять процентов. Я не виноват, что обыватели не могут мне простить серость своего существования.

Катрин остановилась на статье про палача Анголы.

- Это тоже жизнь на сто десять процентов?

- Это больше, чем просто жизнь. Это - её изнанка.

- Ты ставил мины в Анголе?

- Я не только ставил мины в Анголе, я там воевал.

- На твоих минах могла взорваться дети?

- Ещё как могли. На войне как на войне.

- Я понимаю, что на войне, как на войне, но... Этот ребенок мог взорваться на твоей мине?

- Мог.

- Ты понимаешь, насколько это страшно?

- Страдания детей - это самое страшное, что может быть в жизни, Катрин. Я могу привести сотню аргументов в свое оправдание, доказывать тебе, что я ничуть не виноват, но я никогда не вру сам себе - и за свои грехи я отвечу сам. Я, конечно, могу попросить тебя никогда не касаться этой темы - и ты, возможно, выполнишь мою просьбу, но мой грех от этого не будет легче, да и не хочу я, чтобы между нами была хоть какая-то зона молчания. Когда я выбрал свою дорогу, я знал, на что шел. "Палач Анголы" это, пожалуй, слишком громко, но на войне как на войне, прости за повторение. Я ставил мины, я стрелял в людей, я резал их ножом, я воевал. И я знаю, насколько это страшно. И осознание этого греха - плата за ту свободу, которую я имею, это цена тех денег, которые мне платят. Кто-то назовет эти деньги грязными, но мне нравится моя жизнь - даже если я ей иногда безумно рискую. Что, разумеется, не является для меня оправданием. Кстати, моя рубашка тебе очень к лицу.

- Намек сменить тему?

- Тему солдатского греха и покаяния можно продолжать бесконечно. Если это тебе доставит удовольствие, я готов говорить о псах войны часами - все это было продумано и передумано за долгие годы тысячу раз. И вывод я сделал такой: нам нет никаких оправданий, кроме одного - за свои грехи мы платим своими жизнями, что весьма немало. Будем рассуждать дальше?

- Не нужно, я все понимаю, Чарли. Франция содержит Иностранный легион - и потому во Франции к наемникам относятся с пониманием. А понять - значит простить.

- Стоп! - воскликнул Боксон. - Самобичевание нам ни к чему. Приступим к завтраку. Тебя устроит холодная ветчина и кофе по-колумбийски?

- Что такое кофе по-колумбийски?

- В кофе добавляют несколько сухих листочков коки. Получается интересная смесь.

- Так ты ещё и наркоман?

- Ни в коем случае! Просто я вспомнил один рецепт. Меня научили ему в Никарагуа. Как давно это было!

Но сухих листочков коки у Боксона не обнаружилось, и Катрин ехидно обвинила его в хвастовстве. Боксон обвинение отрицал:

- Если бы я просто хвастал, то предложил бы кофе по-кайеннски - с перцем. Вероятно, это было бы весело!

Их смех был прерван зуммером телефона.

- Господин Боксон! - звонивший с первого этажа швейцар был смущен, хотя и старался это скрывать. - Тут у входа стоит десяток репортеров, что рекомендуете делать?

- Никого не пускайте в дом, если захотите отвечать на вопросы, то отвечайте предельно честно - они все равно дознаются до правды. Жильцы очень недовольны?

- Они не в восторге, - скупо сообщил швейцар.

- Понятно. Мы скоро уедем. Во двор репортеры не пробрались?

- Они дежурят у главного входа, но парочка пасется возле вашего "корвета".

- Мы выйдем через лестницу для прислуги. Выезд со двора свободный?

- Да, я никому не разрешаю там стоять.

- Интересно, - задумчиво произнес Боксон, возвращаясь к столу, почему репортеры не замечали нас целую неделю и почему они ни разу не позвонили мне по телефону?

- На первый вопрос, Чарли, ответить очень легко, - в голосе Катрин послышалась грусть. - Я стала настолько привычной частью парижской жизни, что на меня уже не обращают внимания. Понадобилась целая неделя, чтобы заметить, что я не одна. Скорее всего, репортерам об этом сообщил кто-то из студии. Такие тайные осведомители есть в команде любого артиста.

- С явлением шпионажа я знаком, - бодро подхватил тему Боксон. - Когда я разрабатываю очередную операцию, то кроме меня, никто не знает даже общего плана. Думаю, что именно поэтому я до сих пор жив. И не сосчитать, сколько парней пропало только из-за того, что позволили себе намекнуть самым надежным людям самые ничтожные детали своих проектов! Но все же: почему репортеры ни разу ещё сюда не позвонили?

- Опять же очень просто, Чарли. Когда мы вчера приехали, я отключила телефон.

- Зачем?!

- Я не хотела, что бы хоть кто-нибудь мешал нам. Я хотела, чтобы нам было спокойно и хорошо.

- Спасибо тебе, моя темноглазая женщина... Мне действительно с тобой очень хорошо...

Затрещал телефон. Боксон взял трубку.

- Полковник Боксон? Вас беспокоят из редакции "Фигаро". Можно ли договориться с вами об интервью?

- Пока нет, - Боксон прервал разговор, подключил автоответчик и убавил звук динамика до минимума.

- Вот так нам тоже особо не помешают, - сказал он Катрин и спросил: Тебе во сколько надо быть в студии?

- Через час, Чарли. Скоро поедем, я только переоденусь...

Телефон время от времени трещал, автоответчик записывал слова дозвонившихся. Голубой "шевроле-корвет", возглавив небольшой караван из репортерских мотоциклов и автомобилей, направился в сторону студии Катрин Кольери.

10

Среди телефонных сообщений, записанных автоответчиком, было и приглашение живописца Алиньяка посмотреть на готовый портрет певицы.

В великолепной монмартрской мансарде с видом на Эйфелеву башню Боксон встретил Алиньяка и Николь Таберне.

- Чарли, ты опять оскандалился! - смеялась актриса.

- Николь, - отвечал Боксон, - меня теперь будут любить все женщины мира, но, если серьёзно, то мне страшно.

- Почему?!

- О, рядом с Катрин Кольери я - никто! Рано или поздно это поймут все - и она в том числе. И тогда я буду ей в тягость.

- Чарли, - вмешался Алиньяк, - прекрати говорить глупости. Наконец-то рядом с Катрин Кольери появился настоящий мужчина - на это намекают все воскресные газеты мира! И вообще - лишней рекламы не бывает.

- Николь, как у тебя дела? - сменил тему Боксон. - Автоответчик твоего телефона не располагает к откровенности.

- Американец протрезвел и пообещал вывести мой образ в своем очередном романе. В театре время отпусков, наверное, поеду с этим янки в Грецию - он мечтает побывать на родине Онассиса.