Страница 35 из 42
- Я боялся, что ты приедешь в Швейцарию. Мне все время приходилось вести себя предельно осторожно. Я думаю, они на самом деле так и не поверили до конца в то, что я погиб.
- Пожалуйста, расскажи мне, что же, черт возьми, здесь происходит?! взорвался Бен.
Питер глядел теперь прямо вперед, на дорогу.
- Я знаю, что это было ужасным поступком, но у меня не оставалось никакого выбора.
- Ублюдок. Отец так и не смог оправиться с тех пор, а мама...
Питер еще некоторое время ехал молча.
- Я знаю о маме... - Его голос сделался стальным. - А на то, что происходит с Максом, мне на самом деле плевать.
Бен, удивленный до крайности, посмотрел брату в лицо.
- Ладно, ты вполне сумел доказать это.
- Ты и мама... Это за вас я... мне было больно. Потому что я знал, чего это будет вам стоить. Ты и понятия не имеешь, насколько мне хотелось войти в контакт с вами, рассказать вам правду. Сообщить вам, что я живой.
- Но сейчас-то ты надумал рассказать мне, в чем дело, или нет?
- Я пытался защитить вас, Бенно. Ни при каких других обстоятельствах я не стал бы этого делать. Если бы я мог надеяться на то, что они убьют только меня и этим ограничатся, я с радостью позволил бы им это. Но я знал, что они возьмутся за всю мою семью. Я хочу сказать: за тебя и маму. Отец... Что касается меня, то отец умер для меня четыре года назад.
Бен был донельзя взволнован встречей с Питером и разъярен раскрывшимся обманом, так что почти полностью утратил способность логически мыслить.
- Все-таки, о чем ты все время говоришь? Не пора ли толком рассказать мне, что стряслось?
Питер взглянул на небольшой дом, стоявший чуть поодаль от дороги; его парадную дверь освещал яркий свет галогенной лампы.
- Сколько там? Пять утра? Но, похоже, кто-то здесь не спит. - Свет горел над подъездом гостиницы.
Он заехал на укрытую деревьями площадку возле auberge [Гостиница с рестораном (фр.)] и выключил двигатель. Оба брата вышли из машины. Перед рассветом было холодно и тихо, и лишь из леса, тянувшегося позади гостиницы, доносился чуть слышный шорох, производимый какой-нибудь птицей или зверьком. Питер открыл дверь, и они вошли в маленький вестибюль. Стойка регистрации была освещена чуть заметно мигающей люминесцентной лампой, но за ней никого не было.
- Свет горит, а дома никого нет, - сказал Питер. Бен понимающе улыбнулся - это было одно из любимых оскорблений, которые, не скупясь, употреблял их отец. Он протянул было руку, чтобы нажать на кнопку прикрепленного к стойке маленького металлического звонка, но остановился, так как дверь позади стойки открылась, и оттуда вышла, запахивая на ходу махровый халат, полная пожилая женщина. Она была явно рассержена тем, что ее разбудили, и хмурилась, мигая от света.
- Ja?
Питер быстро и совершенно свободно заговорил по-немецки.
- Es tut mir sehr leid Sie zu storen, aber wir batten gerne Kaffee. Ему жаль, что пришлось потревожить ее, но они хотели бы выпить кофе.
- Kaffee? - старуха нахмурилась еще сильнее. - Sie haben mich geweckt, well Sie Kaffee wollen? - Неужели они разбудили ее только потому, что захотели кофе?
- Wir werden Sie fur ihre Bemiihungen bezahlen, Madame. Zwei Kaffee bitte. Wir werden uns einfach da, in Ihrem Esszim-mer, hinsetzen. - Они заплатят ей за беспокойство, - заверил Питер. - Два кофе. Они просто хотели бы немного посидеть в ее столовой.
Все еще продолжавшая сердиться хозяйка auberge, качая головой, поплелась в закоулок, примыкавший к маленькой темной столовой, включила свет и повернулась к громоздкой красной металлической кофеварке.
Столовая была маленькой, но удобной. Несколько больших незавешенных окон, из которых в дневное время, вероятно, открывался красивый вид на лес, окружавший гостиницу, казались совершенно черными. Пять или шесть круглых столов были накрыты накрахмаленными белыми скатертями, на которых уже были приготовлены к завтраку стаканы для сока, кофейные чашки и металлические вазочки с горками кубиков коричневого сахара. Питер выбрал столик на двоих, стоявший возле окна. Бен сел напротив. Содержательница заведения, кипятившая молоко в своем закутке, почти не отрываясь, смотрела на братьев с тем изумлением, с которым люди так часто разглядывают двойняшек.
Питер отодвинул тарелку и серебряный столовый прибор и оперся локтями на стол.
- Ты помнишь скандал по поводу швейцарских банков и нацистского золота?
- Кажется, да. - Так вот, значит, с чем все это связано!
- Это все случилось незадолго до того, как я переехал из Африки сюда. Я внимательно следил за развитием истории по газетам - полагаю, она особенно заинтересовала меня из-за того, что отец побывал в Дахау. - Питер как-то странно и горько улыбнулся. - Так или иначе, но благодаря этому делу возникла целая отрасль юриспруденции. Адвокаты и другие крючкотворы, которых осенила яркая идея подзаработать на уцелевших после Холокоста стариках, пытавшихся разыскать следы состояний своих погибших родных. Наверно, я говорил тебе, что прочел где-то о старухе-француженке, выжившей в концентрационных лагерях. А когда она оказалась на свободе, ее начисто обобрал какой-то подонок, французский адвокат, сказавший, что у него имеется информация о принадлежавшем ее отцу депозитном счете швейцарского банка. Адвокат, конечно же, заявил, что ему необходим аванс для того, чтобы провести расследование, вступить в контакты со швейцарскими банками - в общем, вывалил ей целую кучу дерьма. Разумеется, старая леди заплатила ему хорошенький кусочек в двадцать пять тысяч долларов, - отдав все свои сбережения, до последнего гроша, деньги, которые ей были попросту необходимы на жизнь. Адвокат, само собой, бесследно исчез, а с ним и двадцать пять тысяч. Эта история сильно зацепила меня - я не мог вынести того, что беззащитную старую леди так беззастенчиво ограбили. Я связался с нею и предложил разыскать швейцарский счет ее отца, взяв все расходы на себя. Понятно, что она не сразу поверила мне - а какого еще поведения можно ожидать от человека, которого только что обчистили до нитки, - но после того, как мы некоторое время побеседовали, она все же дала мне разрешение заняться этим делом. Мне пришлось долго убеждать ее в том, что меня нисколько не интересуют ее деньги.
Питер, говоривший все это, упорно глядя в стол, умолк, поднял голову и посмотрел в глаза Бену.