Страница 5 из 10
Фактически, мы склонны отвечать так на любые вопросы незнакомцев. Поразительно, что нас вообще приняли в Экумену. Мы находимся неподалеку от Хайна — астрономически неподалеку, на расстоянии в 4.2 световых года, — и хайнцы просто столетиями прилетали к нам и разговаривали с нами, пока мы к ним не привыкли и смогли сказать «да». Конечно, хайнцы — раса наших предков, но бесстрастная долговечность наших обычаев заставляет их ощущать себя молодыми, суетливыми и не имеющими корней. Наверное, поэтому они нас и любят.
Неподалеку от устья реки Садуун, построенное на скальном острове, торчащем на огромной приливной равнине южнее того места, где река встречается с морем, стояло владение. Некогда бурное море накатывалось на остров, охватывая его со всех сторон, но по мере того, как Садуун веками наращивала свою дельту, до острова стали доходить только высокие приливы, затем только штормовые приливы, а затем море и вовсе перестало заходить настолько далеко, и лишь блистало вдоль всего западного побережья.
Меруо никогда не было фермерским владением — построенное на скале посреди соленого болота, оно кормилось рыболовством и дарами моря. Когда море отступило, люди прокопали канаву от подножия скалы до линии прилива. С годами море уходило все дальше, а канава становилась все длиннее, пока не превратилась в широкий канал длиной в три мили. По каналу сновали рыбацкие лодки и торговые корабли, причаливая к пристани Меруо, растянувшейся вдоль всего скалистого подножия острова. Сразу за пристанью, мастерской, где плелись сети, и цехами для вяления и замораживания рыбы начинались поросшие «соленой травой» прерии, где паслись огромные стада йамов и разучившихся летать баро. Меруо сдавало эти пастбища в аренду фермерским владениям деревни Садахан, расположенной на прибрежных холмах. Эти стада не принадлежали Меруо, жители которого смотрели только в море, бороздили только море, и никогда не ходили пешком, если в нужное место можно было добраться на лодке. Прерии приносили им гораздо больше богатства, чем море, но все заработанное они тратили на корабли, копание и углубление канала. Мы выбрасываем свои деньги в море, говорили они.
В округе они приобрели репутацию людей высокомерных, и от деревенских держались на расстоянии. Меруо было большим владением, зачастую в нем жило более сотни человек, поэтому они редко создавали седорету с деревенскими, а женились между собой. В деревне говорили, что в Меруо живут одни джермейны.
Утренний мужчина с восточного Окета однажды пришел в Садахан, решив поближе ознакомиться с тем, как пасти скот на соленых болотах, и применить эти знания на своей ферме, что на другом побережье. Там он повстречался с вечерним мужчиной из Меруо по имени Суорд, приехавшим на деревенское собрание. На следующий день Суорд приехал снова, чтобы встретиться с Хадри, и на следующий тоже, а в четвертую ночь Суорд уже занимался с ним любовью, сбив с ног подобно штормовой волне. Пришелец с восточного побережья по имени Хадри был скромным и неопытным молодым человеком, для которого и само путешествие, и незнакомые места, и новые лица стали настоящим приключением. А теперь он обнаружил, что один из этих незнакомцев страстно в него влюбился, и уговаривает прийти в Меруо и остаться там жить.
— Мы создадим седорету, — сказал Суорд. — У нас есть полдюжины вечерних девушек. И я согласен жениться на любой утренней женщине, лишь бы не потерять тебя. Ну же, пойдем со мной! Пойдем вместе на Скалу! — Так обитатели Меруо называли свое владение.
Хадри подумал, что он в долгу перед Суордом, ведь тот настолько страстно его любит, и поэтому должен согласиться. Он набрался мужества, собрал свои вещи, и зашагал через широкие плоские прерии туда, где на фоне неба силуэтами виднелись высокие крыши Меруо, распластавшегося на скале над причалами, складами и кораблями, где окна отвернулись от суши и всегда смотрят вдоль длинного канала на отрекшееся от Меруо море.
Суорд привел его в дом и познакомил со своими родственниками. Хадри ужаснулся. Все они походили на Суорда — смуглые, красивые, вспыльчивые, резкие, бескопромиссные, и настолько похожие, что он не мог их различить и путал дочь с матерью, брата с кузеном, вечернего с утренним. По отношению к нему они проявили минимальную вежливость. Он был незваным гостем. Они опасались, что Суорд привел его навсегда. Хадри тоже.
Страсть Суорда была настолько бурной, что Хадри, человек умеренный, предположил, что она должна вскоре выгореть. «Жаркое пламя не горит долго», — сказал он себе, и утешился поговоркой. «Он вскоре устанет от меня, и я смогу уйти», — думал он, но не словами. Однако он прожил в Меруо десять дней, потом месяц, а страсть Суорда пылала столь же жарко. К тому же Хадри заметил, что и в местных седорету немало страстных супругов, и сексуальное напряжение связывает их подобно паутине неизолированных проводов, наполняя воздух потрескиванием разрядов и электрическими искрами, хотя некоторые из этих браков длились уже много лет.
Он был польщен и изумлен ненасытным, страстным и трепетным стремлением Суорда обладать им — хотя самого себя Хадри привык считать весьма обычной личностью. Он считал, что его ответ на такую страсть недостаточен. Смуглая красота Суорда наполняла его разум, и его разум отворачивался, ища пустоту, какое-то пространство, где он сможет остаться в уединении. В некоторые из ночей, когда Суорд, раскинувшись на кровати, крепко спал после любовных утех, Хадри тихо вставал. Обнаженный, он сидел возле окна, глядя, как светится под звездами длинный канал. Иногда он негромко плакал, потому что ему было больно, но он не знал, что вызывает эту боль.
В одну из таких ночей ранней зимой ощущение того, что его душа раздражена и кровоточит, словно бьющееся в капкане животное, и что все его нервы буквально обнажены, стало невыносимым. Он оделся — очень тихо, опасаясь разбудить Суорда, и вышел босиком из их комнаты, стремясь на улицу — куда угодно, лишь бы из-под крыши. Ему казалось, что он не может дышать.
Погруженный во мрак огромный дом привел его ночью в замешательство. Семь живущих сейчас в нем седорету имели каждое свое крыло, этаж или несколько просторных комнат. Ему еще никогда не доводилось бывать далеко в южном крыле, где расположились Первое и Второе седорету, и он всегда плутал в старинной центральной части дома, однако полагал, что достаточно хорошо знает этажи северного крыла. Этот коридор, как ему думалось, ведет к уличной лестнице. Однако он привел его лишь к узкой лесенке, ведущей наверх. Он поднялся по ней в большой темный чердак, и отыскал там дверь на крышу.