Страница 2 из 4
и влечет его неудержимо встреча с каждым новым пятаком пусть себе трясется эта жила над своим железным сундуком!
Сколько раз меня в крестьянской хате приглашали к скромному столу! Клали на ночь только на кровати, сами ночевали на полу.
Провожая утром до ограды, говорили, раскурив табак,дескать, чем богаты, тем и рады. Извиняйте, если что не так!..
В дом к себе распахивая двери, не тая ни помыслов, ни чувств, быть достойным, хоть в какой-то мере, этой высшей щедрости учусь.
Чтоб делить в сочувственной тревоге все, что за душой имею сам, с человеком, сбившимся с дороги, путником, плутавшим по лесам.
Чтобы, с ним прощаясь у ограды, раскурив по-дружески табак, молвить: - Чем богаты, тем и рады. Извиняйте, если что не так! Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.
* * * Что я знаю про стороны света? Вот опять, с наступлением дня, недоступные стороны света, как леса, обступают меня. Нет, не те недоступные земли, где дожди не такие, как тут, где живут носороги и зебры и тюльпаны зимою цветут, где лежат на волнах кашалоты, где на ветках сидят какаду... Я сегодня иные широты и долготы имею в виду.
Вот в распахнутой раме рассвета открываются стороны света. Сколько их? Их никто не считал. Открывается Детство, и Старость. И высокие горы Усталость. И Любви голубая дорога. И глухие низины Порока. И в тумане багровом Война есть такая еще сторона с небесами багрового цвета. Мы закроем вас, темные стороны света!
Сколько есть неоткрытых сторон! Все они обступают меня, проступают во мне, как узоры на зимнем окне, очень медленно тают, и вновь открываются в раме рассвета неоткрытые стороны света. Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.
* * * Как я спал на войне,
в трескотне
и в полночной возне, на войне,
посреди ее грозных
и шумных владений! Чуть приваливался к сосне
и проваливался.
Во сне никаких не видал сновидений. Впрочем, нет, я видал.
Я, конечно, забыл
я видал. Я бросался в траву
между пушками и тягачами, засыпал,
и во сне я летал над землею,
витал над усталой землей
фронтовыми ночами. Это было легко:
взмах рукой,
и другой, и уже я лечу
(взмах рукой!)
над лугами некошеными, над болотной ку 1000 гой
(взмах рукой!),
над речною дугой тихо-тихо скриплю
сапогами солдатскими
кожаными. Это было легко.
Вышина мне была не страшна. Взмах рукой, и другой
и уже в вышине этой таешь. А наутро мой сон
растолковывал мне старшина. - Молодой,- говорил,
ты растешь,- говорил,
оттого и летаешь... Сны сменяются снами,
изменяются с нами. В белом кресле с откинутой
спинкой,
в мягком кресле с чехлом я дремлю в самолете,
смущаемый взрослыми снами об устойчивой, прочной земле
с ежевикой, дождем и щеглом. С каждым годом
сильнее влечет
все устойчиво прочное. Так зачем у костра-дымокура,
у лесного огня, не забытое мною,
но как бы забытое, прошлое голосами другими
опять окликает меня? Загорелые парни в ковбойках
и в кепках, упрямо заломленных, да с глазами,
в которых лесные костры горят, спят на влажной траве и на жестких матрацах соломенных, как убитые спят
и во сне над землею парят. Как летают они!
Залетают за облако,
тают. Это очень легко
вышина им ничуть не страшна. Ты был прав, старшина:
молодые растут,
оттого и летают. Лишь теперь мне понятна
вся горечь тех слов,
старшина! Что ж я в споры вступаю?
Я парням табаку отсыпаю. Торопливо ломаю сушняк,
у лесного огня хлопочу. А потом я бросаюсь в траву
и в траве молодой засыпаю. Взмах рукой, и другой!
Поднимаюсь опять
и лечу. Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.
* * * Грач над березовой чащей.
Света и сумрака заговор. Вечно о чем-то молчащий,
неразговорчивый загород. Лес меня ветками хлещет
в сумраке спутанной зелени. Лес меня бережно лечит
древними мудрыми зельями. Мятой травою врачует
век исцеленному здравствовать, посох дорожный вручает
с посохом по лесу странствовать... Корни замшелого клена
сучьями трогаю голыми, и откликается крона
дальними строгими гулами. Резко сгущаются тени,
перемещаются линии. Тихо шевелятся в тине
странные желтые лилии. Гром осыпается близко,
будит округу уснувшую. Щурюсь от быстрого блеска.
Слушаю.
Слушаю.
Слушаю. Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.
* * * Вы помните песню про славное море? О парус, летящий под гул баргузина! ...Осенние звезды стояли над логом, осенним туманом клубилась низина.
Потом начинало светать понемногу. Пронзительно пахли цветы полевые... Я с песнею тою пускался в дорогу, Байкал для себя открывая впервые.
Вернее, он сам открывал себя. Медленно машина взбиралась на грань перевала. За петлями тракта, за листьями медными тянуло прохладой и синь проступала.
И вдруг он открылся. Открылась граница меж небом и морем. Зарей освещенный, казалось, он вышел, желая сравниться с той самою песней, ему посвященной.
И враз пробежали мурашки по коже, сжимало дыханье все туже и туже. Он знал себе цену. Он спрашивал: - Что же, похоже на песню? А может, похуже?
Наполнен до края дыханьем соленым горячей смолы, чешуи омулиной, он был голубым, синеватым, зеленым, горел ежевикой и дикой малиной.
Вскипала на гальке волна ветровая, крикливые чайки к воде припадали, и как ни старался я, рот открывая, но в море, но в море слова пропадали.
И думалось мне под прямым его взглядом, что, как ни была бы ты, песня, красива, ты меркнешь, когда открывается рядом живая, земная, всесильная сила. Юрий Левитанский. Стороны света. Москва: Советский писатель, 1959.
* * * Не брести мне сушею,
а по северным рекам плыть! Я люблю присущую
этим с 1000 еверным рекам прыть. Мне на палубе слышно,
как плещет внизу Витим, как ревет Витим,
в двух шагах почти невидим. Я щекою небритой
ощущаю мешок вещевой, мой дорожный мешок,
перемытый водой дождевой. От него пахнет пастой зубною
и ягодным мылом, позабытой страною
детством лагерным милым. И от этого снится мне детство
с певучими горнами и с вершинами горными,