Страница 3 из 9
Три месяца я отмокала в ванной, пила дорогие витамины, засыпала в половину одиннадцатого с увлажняющей маской на лице, а по утрам чинно прогуливалась по аллеям Измайловского парка.
Продержалась недолго – жизнь в паинька-style набила оскомину.
Моей следующей пассией стал отставной спортсмен. Раньше он мочил конкурентов на ринге, после травмы позвоночника покинул большой спорт, но в рамках тягучей ностальгии иногда поколачивал распоясавшуюся криминальную шушеру районного масштаба. Боксера в Измайлове уважали – за руку с ним здоровались такие персонажи, с которыми на узкой темной улочке лучше не встречаться. Иногда он чинно чаевничал с какими-то златозубыми Ахмедами и Али, они о чем-то приглушенно ворковали. Я честно вострила уши, но так ничего и не поняла.
А однажды, томным субботним утром, мы ели круассаны и по десятому разу смотрели вторую часть Kill Bill, когда в дверь позвонили. В аквариуме дверного глазка перетаптывался божий одуванчик из квартиры напротив – аккуратная прянично-лавандовая старушонка, которая укладывала жиденькие белые волосы в халу, носила пастельно-розовые халаты и душилась «Красной Москвой». Бабулька всегда вызывала у меня чувство умиления, я с ней здоровалась и даже иногда светски интересовалась, как дела, не зашкаливает ли давление и не завезли ли в нашу булочную теплые французские багеты. Я распахнула дверь и сначала удивилась странному выражению старушкиного лица. Она испуганно таращила выцветшие глазки и чуть не плакала – и уже потом заметила маячивших за дверным косяком амбалов в камуфляже.
Они ворвались в квартиру, зачем-то раздавили деревянный кальянный столик – с таким отвращением, словно это была пупырчатая болотная жаба, а не результат труда индонезийских умельцев, купленный мною в галерее Бали.
Нас с боксером уткнули мордами в линолеум, и я узнала, что в свободное от чайных посиделок и скромных драк время mon amour приторговывает травой.
Много еще невероятных историй приключилось со мною в тот незначительный промежуток времени, когда я еще рассчитывала на грядущую матримониальную устаканенность.
Я путешествовала автостопом в Анапу и там жила полтора месяца на пятьдесят долларов. Окончила курсы стриптиза и даже два уик-энда проработала в некоем заведении с полубордельным душком. Моя карьера go-go girl закончилась в тот момент, когда волосатая пятерня какого-то любителя юного мясца со звонким шлепком опустилась на мою ягодицу. Когда я устраивалась в клуб, арт-директор, похожий на Незнайку (широко распахнутые голубые глаза и идиотская панамка), клялся, что интим в контракт не входит. Я трехэтажно пожурила распоясавшегося гуляку, тот пожаловался менеджеру, и меня уволили без выходного пособия.
Был у меня роман с пилотом истребителя.
И еще – с бензиновым магнатом, у которого была «Ferrari» с тюнингом и часы за двадцать тысяч долларов (до сих пор не понимаю, каким образом в вереницу его модельно-бордельных обоже умудрилась затесаться я).
И еще – с весьма симпатичным разгильдяем, который в итоге оказался полным ничтожеством, зато был похож на Джонни Деппа, стервец.
И еще…
…Короче, мужчин у меня было много. И годам к двадцати двум я поняла, что с моей репутацией как-то глупо надеяться на благочинный брак с овсяной кашей по утрам, фитнес-клубом по четвергам, «Якиторией» по субботам, котами и геранью на подоконнике. Поэтому когда в моей жизни появился Эдик Громович, красивый мальчик из хорошей семьи, порядочный, нежный, образованный, богатый, я немного растерялась и на какое-то время поверила, что смогу стать другой. Он был влюблен, я испытывала к нему некое странное чувство, коктейль из нежности, уважения, дружбы. Как ни странно, у нас было много общего, мы любили одни и те же фильмы, смеялись над одними и теми же шутками…
Наш развод был мероприятием безболезненным и даже, пожалуй, долгожданным. По сути, последний год семейной жизни я и так была одинокой. Гениальный Громович вплотную занимался карьерой: уходил ранним утром, возвращался за полночь. Целыми днями я была предоставлена самой себе. Заведи я хоть десять любовников, он бы ничего не заметил. Но я не собиралась ему изменять. Мне хотелось не вороватого секса, малодушно спрятанного в задний карман джинсов обручального колечка, кокетливого вранья и так далее… Мне хотелось снова стать свободной и независимой. Одиночество тонизирует – ты все время в форме, все время находишься в охотничьей стойке.
Одиночество в городе – история отдельная. Мне не терпелось вновь окунуться в волнующий мир ни к чему не обязывающих романов, случайных знакомств, шулерской игры взакрытую. Ты тщетно гадаешь, что за карта перед тобой, придумываешь свою систему координат, в которой все мужчины, предпочитающие виски, оказываются мачо-соблазнителями, слепое следование моде является признаком инфантилизма, а белые носки – первой приметой классического придурка. Ты горячо обжигаешься на очередном порыве страсти. Ты словно живешь на безостановочных американских горках, подсаживаешься на адреналин, как на наркотик. Путаешь день с ночью, зачастую забываешь пообедать, прокуриваешь всю квартиру, а по четвергам идешь на сдвоенный ночной киносеанс, потому что твоего внутреннего электрического разряда хватит на то, чтобы обогреть чукотскую деревеньку. У тебя белье за двести долларов, полный пшик в кошельке и хроническая бессонница. Ты свободна и счастлива.
Глава 2
В моем организме нет физических изъянов. Никакой хлебнувший «девятой» «Балтики» урод никогда не прокричит мне вслед: «Коротышка!», или «Кривоножка!», или «Жирная свинья!» – на это нет объективных причин. Мой облик, как идеальный анализ крови, состоит из усредненных показателей. Средний рост, русые волосы средней длины, правильные, но мелковатые черты лица, самый ходовой тридцать восьмой размер ноги. Если я выйду на улицу без косметики (так чаще всего и происходит), то буду просто девушкой из толпы, girl next-door, метрополитеновской читательницей брошюр Пауло Коэльо, фаст-фудовской пожирательницей говяжьих сандвичей, middle class person.
Если меня намакияжить и приодеть, получится ого-го. Но увы, даже тогда Клаудиа Шиффер не лопнет от зависти, случайно столкнувшись со мною нос к носу.
Любила ли я свое тело, свое лицо, считала ли себя красивой?
Хотите верьте, хотите нет, но я никогда об этом всерьез не задумывалась. Иногда в меня вселялся бес шопинга, и я принималась украшать организм свежекупленными платьями, топами, браслетами. Чаще носила практичные джинсы и футболки, добавляя какую-нибудь кокетливую деталь вроде пояска из ракушек, золотых сандалет или высмотренной на блошином рынке броши-камеи. В салоны красоты не ходила, волосы мне подравнивала подруга.
На диете я не сидела никогда, обожала джанк-фуд, с жалостью взирала на анемичных созданий, добровольно отказывающихся от картофеля фри в пользу напичканных глистами тайских таблеток.
Мужчинам я нравилась – это факт. А что еще надо одинокой горожанке в поисках приключений?
Зачем я все это битый час рассказываю – о разгильдяйстве, о череде сомнительных любовников, о несбыточной кирхен-киндер мечте, о Гениальном Громовиче, о желанном одиночестве?
Наверное, для того, чтобы обратить внимание на основную черту моего характера – гедонистический пофигизм. Я плыву по течению, иногда подгребая к зловонным сомнительным лужицам, и в целом жизнью довольна.
Такая женщина, как я, никогда не должна была превратиться в анорексичку, блюющую от одного взгляда на чизкейк.
Warning! Если это невероятное психологическое замыкание произошло в моем двадцатидевятилетнем организме, то подобное может случиться с любой из вас.
Как говорится, на этом месте могла бы быть ваша реклама.
Комплекс неполноценности напоминает инфекционный лишай – все начинается с крохотного пятнышка, а потом в считаные дни все тело запаршивливает.