Кари, ученик художника

Чараи и Рамес молча кланяются и уходят. Проверка механизма статуи не занимает у них много времени. Все оказывается в полном порядке – когда Рамес натягивает ремень, то рука статуи легко и бесшумно поднимается. Чараи запечатывает дверь молельни и выходит вместе с Рамесом.

Мальчик медленно бредет к главному выходу из храма. Охваченный тяжелой тревогой, он мучительно старается придумать какой-нибудь способ спасти Онахту от обвинения на «божьем суде». Он так отчетливо представляет себе ужасную участь, ожидающую столяра, отчаяние его близких!

Все еще ничего не придумав, Рамес выходит через Восточные ворота Святилища, еще более грандиозные, чем Западные, и направляется на пристань, туда, где вчера причаливали ладьи со статуями богов из Ипет-Сута. Мальчик облокачивается на каменные перила и смотрит вдаль, на спокойные воды реки и далекие здания восточного берега. Что же все-таки делать?

И неожиданно ему приходит в голову, что выход есть, очень простой и безошибочный. Ведь завтра все, в сущности, зависит от него, Рамеса, и если у него хватит мужества ослушаться решения жрецов, то Онахту будет спасен! Щеки Рамеса начинают гореть. Решится ли он на такой отчаянный поступок? А если решится, то что с ним будет потом? Убьют его? Ну что ж, ведь он сирота, один, дед так мало им интересуется, что, наверное, и не пожалеет о нем. А там, у Онахту, сколько будет несчастных, если Рамес струсит! Нет, он не струсит, он непременно сделает то, что задумал! Будь что будет, другого выхода нет.

Мальчик отходит от перил и идет обратно. Дома он тихо проходит в отведенную ему маленькую комнатку. Сегодня он не хочет видеть никого из своих друзей. Голова точно полна каким-то туманом, есть совсем не хочется. Рамес выпивает кружку холодной воды, ложится на кровать и засыпает тяжелым, не приносящим облегчения сном.

Он просыпается оттого, что его трясет за плечо раб деда. Утро! Мальчик быстро моется и одевается. Есть опять не хочется, и он с трудом проглатывает несколько фиников. Пора идти.

Храм уже наполнен жрецами из разных святилищ. Старые и молодые, в белых одеждах, некоторые с наброшенными на плечи шкурами пантер, они заняты приготовлениями к торжественному шествию. Зажигаются светильники, несут благовония, опахала, букеты цветов. Слышно, как музыканты где-то настраивают свои инструменты.

Рамес подходит к молельне, в которой находится статуя бога Амона-Ра. Здесь уже стоят наготове жрецы в масках соколов и шакалов, которые понесут носилки со статуей, – рослые, сильные мужчины, хорошо подобранные по росту. Рамес встает у самой двери в молельню. А вот идет верховный жрец их храма, Аменхотеп, за ним дед Рамеса, третий жрец со своим неизменным спутником, писцом Чараи, и верховный жрец Святилища; дальше идут везир и начальники обеих частей столицы, ненавидящие друг друга – Пасер и Пауро, за ними – высшие чины их свиты.

Раздаются торжественные звуки приветственного гимна Амону-Ра. Рамес не видит, кто из жрецов снимает печать с молельни. Он чувствует на своем плече чью-то руку – это писец Чараи слегка подталкивает мальчика вперед за жрецами, и они оба вместе с третьим жрецом входят в молельню, которую немедленно бесшумно закрывают за ними.

Третий жрец подходит к носилкам и жестом приказывает Рамесу взобраться на ладью. Мальчик повинуется и садится позади статуи, взяв в руки ремень, которым приводится в действие ее правая рука. Рамеса покрывают большим покрывалом, укрепленным так, что оно охватывает статую бога не только со спины, но частично и с боков. Чараи становится слева около ладьи, как раз рядом с Рамесом, и кладет себе на плечо небольшой жезл, которым он будет прикасаться к плечу мальчика каждый раз, когда тот должен натягивать ремень и приводить в действие руку статуи.

Рамес точно сквозь сон слышит, как распахивают двери молельни, как жрецы начинают праздничный обряд. Их протяжные возгласы чередуются с пением хора. Вот к ладье с двух сторон подходят жрецы-носильщики, вот они дружно, сразу поднимают на плечи тяжелые носилки, на которых стоит ладья со статуей Амона и спрятанным Рамесом, и направляются к выходу.

Медленно проходят они по залам храма. Сквозь покрывало Рамес видит колеблющиеся отблески бесчисленных светильников, горящих во всех помещениях, по которым проносят ладью. Внезапно становится гораздо светлее, и Рамес понимает, что шествие вышло из здания храма наружу. Теперь оно должно повернуть налево, пройти вдоль полей всех царских заупокойных святилищ, задерживаясь около каждого из них.

Носилки ровно покачиваются, и Рамеса начинает клонить ко сну. Он слегка приоткрывает складки покрывала – так, чтобы видеть, что делается кругом, а самому оставаться незамеченным. Теперь, когда перед ним западный берег, ему уже не хочется спать. Шествие минует множество величественных зданий – заупокойных храмов умерших владык, откуда навстречу выносят статуи этих царей. Колеблются большие опахала из ярко окрашенных страусовых перьев, курится дымок благовоний, несется пение гимнов, звенящие трели систров, звуки арф и кифар.

Но вот Амон-Ра повстречался уже со статуями из всех царских храмов, и ему предстоит посетить гробницы. Шествие поворачивает к горам. Носилки не смогут подойти вплотную к гробницам, они лишь пройдут по наиболее доступным путям.

Сейчас шествие движется по направлению к перекрестку, откуда расходятся дороги к разным кладбищам. И вот Рамес видит спускающуюся к ним навстречу еще одну процессию, на этот раз без носилок. Идут мужчины, женщины, дети, старики. На всех надеты самые лучшие одежды, парадные парики, блестят украшения, развеваются ленты пестрых повязок и венков. Это население поселка «слушающих зов» встречает Амона-Ра. Женщины играют на разных музыкальных инструментах, громко ударяют в бубны, звенят систрами, поют и пляшут. Разлетаются тонкие косички париков, широкие складки отороченных бахромой платьев.

поет хор.

Встречающие подходят к носилкам, поворачивают обратно и, став, таким образом, во главе шествия, ведут его за собой, продолжая петь и плясать.

Вот и перекресток. Остановка. Кто-то из жрецов провозглашает молитвы, ему отвечают другие жрецы, и опять звучит пение. Но вот Рамес замечает в толпе какое-то движение, музыка прекращается. Все стараются пробраться поближе к носилкам, и тут Рамес чувствует легкое прикосновение жезла к своему плечу – это условный знак. Приближается момент «божьего суда», Рамес должен приготовиться.

Вперед выходит третий жрец и, став лицом к статуе, зажигает новое благовоние. К нему подходит писец царских кладбищ Амоннахт, становится рядом и открывает свой ларчик. В это время из толпы пробираются вперед старая женщина и четверо мужчин, но их обгоняет, расталкивая всех локтями, пожилой мужчина с сердитым лицом, покрытым резкими морщинами. Он тащит за руку упирающегося юношу лет шестнадцати, который явно пытается вырваться и убежать. Но окружающие, охотно пропускавшие мужчину и юношу к статуе, смыкаются за ними плотной стеной. На юношу со всех сторон смотрят неприязненные лица, и, поняв, что убежать ему не удастся, он перестает вырываться.

Писец Амоннахт протягивает третьему жрецу два черепка. Тот берет их в руки и громко спрашивает:

– Ремесленник Пауах здесь?

– Здесь я, господин! – кричит мужчина с сердитым лицом. – И этот вор Ипуи тоже здесь, вот он!

– Подожди называть его вором, пока бог не решил, так ли это, – строго и спокойно отвечает ему третий жрец.

По толпе проносится шепот. Пауах растерянно смотрит на жреца, а тот берет один черепок и громко читает:

– Он ли украл циновку?

Жрец подходит к статуе, кладет перед ней черепок и громко говорит:

– О великий бог, рассуди этих людей!

Рамес чувствует прикосновение жезла Чараи и натягивает ремень. Легкий скрип шарнира и громкий крик множества людей показывают Рамесу, что рука статуи поднялась и коснулась черепка. Стража хватает и уводит юношу.