Страница 15 из 16
— Вяжи, Сергеич, — распорядился Мокин. — Так и сидеть, ладошки сложить, ручки для удобства вытянуть!
— Слушайте!.. — протестующе вскрикнул Багловский, но тут же заткнулся, получив от Юли ребром ладони по уху.
Очень быстро воцарилось благолепие — трое сидели за столом, поневоле пригибаясь из-за связанных под затылками кистей рук, бросая испуганные взгляды. Юля надзирала за дверью. Мокин с торжествующим видом уселся за стол, налил себе коньяка, выпил и прокурорским жестом указал на Багловского коротким сильным пальцем:
— Твоя работа, интеллигент?
— Это ужасная ошибка… — промямлил тот.
— Сергеич, — сказал Мокин властно. — Изложи им все по порядку, мне самому интересно будет послушать, как ты раскрутил…
Раньше Кузьминкину представлялось, что неожиданная встреча с Мокиным как раз и была звездным часом. Лишь теперь он понял — вот его настоящий звездный час, ослепительный триумф нищего историка, оказавшегося вдруг грозным судьей…
— Начнем с визиток, — сказал он громко. — Вы, Виктор Викторович, напялили на нас светло-серые визитки, да и сами такую же надели… Любезный мой, визитки такого цвета как раз вполне уместны на заезжих иностранцах, но в Российской империи их носили крайне редко, а носили главным образом черные. И никогда — никогда в жизни! — человек из общества не повязал бы при визитке бантик! Бантики при визитке носили исключительно дворецкие и ресторанные метрдотели, к вашему сведению… Это при фраке господа носили бантик… В конце концов, вы и не выдавали себя за обитателя прошлого времени, могли по слабому знанию реалий и напутать, так что выводы было делать рано. Вы физик… кстати, вы правда физик?
Багловский хмуро кивнул.
— Могли и ошибиться, — сказал Кузьминкин. — Так что не стоило с первых же минут поднимать панику. Но вот потом… Эти ваши офицер со студентом… Как выражается сынишка, я тащуся… От офицера и от студента. Любезные мои, такого офицера просто не могло оказаться в восемьсот семьдесят девятом году. Тогда военные носили кепи на французский манер, кепи; а не фуражки! Кепи отменили только в восемьдесят первом. И шашку, что висела у вашего офицерика на боку, ввели в восемьдесят первом, раньше были другие, отличавшиеся по виду. С шашкой вы и переусердствовали, и промахнулись. Переусердствовали, поскольку не знали, что тогдашние господа офицеры, будучи вне службы — а уж тем более в отпуске, в гостях у тетушки, — не носили ни холодного оружия, ни кобуры. Не полагалось по уставу… Мало того, шашка не только неправильная, принадлежащая более позднему времени, — она вдобавок не офицерская, а солдатская! У нее простой гладкий эфес, офицерские шашки были по эфесу украшены чеканным узором…
— Видали, какие у меня кадры? — гордо осведомился Мокин. — Сергеич, хлопни коньячку, заслужил…
У Кузьминкина и в самом деле пересохло в глотке. Он залпом осушил рюмку. Троица мошенников, приведенная логикой научных фактов в подавленное состояние, молча зыркала исподлобья.
— Перейдем к студенту, — продолжал Кузьминкин, незаметно для себя принявший привычную позу лектора. — В Московском университете изволите грызть гранит науки, милейший? Какого ж тогда рожна у вас на плечах контрпогоны? Контрпогоны носили исключительно студенты технических институтов, и никак иначе. В гуманитарных вузах ничего подобного не было… зато на вашей тужурке нет и следа петлиц, которые студенту университета как раз положены…
— Говорил я тебе? — мрачно огрызнулся Багловский, повернувшись к Петруше. — Чтобы проверил тщательнее? Поленился, оболтус…
— Пойдем дальше, — сказал Кузьминкин. — Займемся персоною нашего хлебосольного хозяина…
Он приблизился к Андрианову — тот в первый миг испуганно отшатнулся, без труда сорвал с лацкана орден Станислава и, вертя его меж пальцев, весело продолжал:
— Во-первых, с черным сюртуком носили черные же брюки. Визиточные брюки, полосатые, главным образом серо-черные, стали носить с сюртуками только в начале двадцатого века. Во-вторых, с сюртуком носили исключительно черную обувь, а вы в коричневых штиблетиках… Это петербургский-то статский советник, человек, безусловно, светский? Или будете меня уверять, что отстали от столичной моды в глуши? Далее, — он покачал орденом, выставив его на всеобщее обозрение. — Я не зря поинтересовался у вас насчет вероисповедания. Уверяете, что православный с рождения, а орденок у вас того образца, что давали исключительно лицам нехристианских вероисповеданий. Потому в центре креста и орел, а не монограмма «Святой Станислав»… Вот так, господа. Все эти огрехи, вместе взятые, вас и выдали, ненаучно выражаясь, с потрохами…
Повернулся к Мокину и развел руками, давая понять, что кончил.
— А самое главное! — рявкнул вдруг Мокин, выбросив руку. — Я в жизни выхлебал цистерну коньяка! И родимый «Хеннесси» опознаю моментально, хоть вы и пытались мне его впарить за шустовский! В жизни не пробовал шустовского, но сильно сомневаюсь, чтобы он как две капли воды походил на «Хеннесси»! С чего бы вдруг? — Он, поигрывая пистолетиком, обозрел всю морально уничтоженную троицу. — Ну, хрюкните что-нибудь, морды… Куш хотели сорвать? Когда я приеду покупать железные дороги с поллитровой банкой брюликов? Думали, новый русский — дуб дубом? А как я вас!
— Да уж… — протянул Багловский с некоторым даже заискиванием.
— Так, — сказал Мокин властно. — Прокачаем кое-какие непонятные детали… В этой вашей «переходной камере» вы нас попросту обдали какой-то дурью? Вырубающим газком? А?
— Каюсь… — криво усмехнулся Багловский.
— Ага, потому-то и начались эти странности с временем — взялись откуда-то лишние два-три часа, словно мы летели в самолете с запада на восток? Вот зачем, до сих пор не пойму…
— Из-за церкви, — признался Багловский. — Нужно было вас перевезти километров на двадцать… Церквушек — две. Строены одним архитектором по единому плану. Одна так и осталась в жалком виде, а вторую недавно реставрировали…
— И вся эта аппаратура — обычные ученые игрушки?
— Самые обычные, да вдобавок устаревшие, — сказал Багловский. — Мы вас попросту провели по здешнему филиалу института физики. Татьяна — самый настоящий профессор, там никому зарплату не платят уже семь месяцев, люди разбежались, институт в простое…