Страница 9 из 24
Глава 5. СОКАМЕРНИКИ
Меншиков рванул дверь столовой так, словно собирался вырвать ручку. Столовая была как столовая — десяток столиков на четыре человека каждый, яркая и легкая современная мебель. Блестящая стойка киберкухаря в углу. И очередь к стойке — четыре человека, всего четыре…
Глаза Меншикова работали, как нерассуждающий фотоаппарат. Ему показывали снимки, он знал в лицо всех исчезнувших и помнил их имена. Абдель Фатах, бортинженер «Босфора», — смуглый курчавый парень, похожий больше на сицилийца, чем на турка, Кирилл Белаш, навигатор «Хоббита», — богатырь северного типа, Роми Канут, врач «Магеллана», — красивая светловолосая девушка, Тарас Лихов, пассажир «Магеллана», — пожилой мужчина со старомодной чеховской бородкой. У Белаша на поясе огромный тесак в металлических ножнах — странно, «Хоббит» был балкером обычного типа, и такие ножищи в его снаряжение никогда не входили.
Меншиков еще на что-то надеялся, ждал скрипа двери, знакомых голосов, но тянулись минуты, четверо пленников один за другим отходили с подносами, и никто не смотрел на Меншикова, не пытался заговорить с ним, неужели им уже настолько все равно?
— Что же, больше никого? — громко спросил Меншиков, вместо того, чтобы бодро поздороваться, как задумал сначала. Бессильно уронил руки, так и не заметив, кто из троих буркнул ему в ответ:
— Больше никого…
— А Динго? Здесь должны быть двое из «Динго»?
— Были… — пробурчал тот же голос, но теперь Меншиков успел заметить, что это Фатах, и вдобавок перехватил взгляд биолога Лихова — тот смотрел непонятно, со странным интересом. Тщедушный такой человек, лысоватый.
Смирившись, Меншиков подошел к пульту — выбор блюд был довольно богатый, — не глядя, нажал кнопки. Получил тарелки и сел в угол. Исподтишка наблюдал за «сокамерниками».
Белаш жевал равнодушно, почти автоматически, словно не привыкшая голодать корова на изобильном лугу. И Лихов. И Фатах. Они словно выполняли надоевшую, но неизбежную процедуру. Роми почти не прикасалась к еде. Зато перед ней стояли две высокие бутылки, и она то и дело наполняла бокал, явно перегибая палку. Все они расселись в разных углах столовой и не смотрели друг на друга. На Меншикова тоже, будто знали его сто лет и он им смертельно надоел.
Меншиков торопился первым покончить с обедом, и это ему удалось. Он встал. Вторым поднялся Белаш.
— Минуточку! — Меншиков загородил ему дорогу. — Как новичок я хотел бы знать…
— Все в свое время, — тусклым голосом сказал Белаш, равнодушно обошел растерявшегося спасателя. Хлопнула дверь — как-то издевательски это прозвучало. Встал Фатах, но Меншиков был уже начеку, схватил бортинженера за локоть.
После нескольких безуспешных попыток молча вырваться Фатах тем же тусклым усталым голосом спросил:
— Ну чего привязался?
Больше всего Меншикова поразила их пришибленная сгорбленность, потухшие глаза. Земляне не могли за несколько дней стать такими, но эти стали, а они наверняка были не лучше и не хуже миллионов других… Самые обычные земляне. На миг Меншикову показалось, что время потекло вспять и он угодил в прошлое, о котором так много знал из книг, в то проклятое время, когда люди безропотно шли умирать на плахе, сломленные, не видевшие выхода и не умевшие его найти.
— Вы же земляне, — голос Меншикова дрогнул неожиданно для него самого. — Вы же земляне, что с вами?
— Вовремя напомнил, кто мы, — сказал Фатах. — Скажи-ка, братец землянин, что можно сделать, если заведомо знаешь, что ничего сделать нельзя? Понимаешь, абсолютно ничего нельзя сделать. Как найти выход, если выхода нет? Когда придумаешь ответ, заходи в девятую, — он горько усмехнулся, — в девятую камеру. Честное слово, интересно будет послушать. Ну, убери руку.
Меншиков покорно отпустил его локоть. Хлопнула дверь.
— Хочешь, я тебе объясню? — Роми подошла к нему, покачиваясь. Огромные голубые глаза, лицо мадонны. Пьяная вдрызг. — Мы все здесь, чтобы умирать. По очереди. Как те. Вчера ушел Джек. Сегодня ушел Валька. А завтра можешь уйти и ты. Умирать. В лес. К этим… ну, которые там. Слушай, брось. Бросай все и пошли ко мне. А?
Некоторое время Меншиков молча смотрел на нее, нахмурив брови. У него просто не было слов, и весь его прошлый опыт здесь не годился, потому что ничего подобного прежде не случалось. Те двое на Белинде… нет, не то, ничего похожего. И это земляне? Но как бы ты вел себя на их месте, без оружия, прекрасно зная, что выхода нет? Пил? Малевал на стенах лозунги о гордой несгибаемости? И как расценивать ее слова о поджидающей в лесу смерти — пьяная болтовня или святая истина? Здесь их четверо, а пропал двадцать один…
Стряхнув повисшую у него на шее Роми, Меншиков решительно подошел к киберкухарю и выломал пальцами одну за другой все клавиши, выдававшие вино. Обернулся. Роми уже сидела за столом, уронив голову на руки. Тщедушного биолога не было — незаметно улизнул под шумок. Чертыхнувшись, Меншиков вылил в высокий бокал остатки вина из бутылки на столике Роми. Набралось почти до краев. Залпом осушил, поморщился и пошел к себе, отвесив по дороге полновесный пинок первому попавшемуся шару. Шар промолчал, а Меншиков, как его и предупреждали, больно ушиб ногу.
В своей комнате он вытянулся на постели, заложил левую руку под голову, а правую свесил к полу — поза, в которой ему лучше всего и уютнее думалось.
Происходит что-то жестокое. Девчонке не было смысла врать ему, с первого взгляда видно, что все они здесь ждут чего-то и прекрасно знают, чего ждут. Каждый день кто-то уходит (умирать? в лес?). У Белаша болтается на поясе этот странный тесак — можно прозакладывать голову — не земного производства. Кто его вооружил и зачем? С первого взгляда видно также, что эта комната — просто-напросто придорожная скамейка. Аскетическое временное пристанище с минимумом необходимого — все за то, что постояльцы здесь надолго не задерживаются…
Он встал, прошелся по комнате от окна к стене, взял карандаш и стал рассеянно чертить им по белой крышке низенького шкафчика. Провел несколько бессмысленных загогулин, подумал и нарисовал ветвисторогого оленя. Потом охотника с ружьем. Потом пририсовал вокруг деревья и остался доволен — рисовал он неплохо. Крупно написал внизу, вспомнив Тома Сойера: «Здесь после тридцатилетнего заточения разорвалось измученное сердце несчастного узника». Черта с два, недельку бы протянуть, узника замка Иф из тебя не выйдет, браток, сроки не те… Оставить письмо своему преемнику, по стародавнему обычаю узников выцарапать нечто на стене? Болван, бревно! Нет, каков болван, с этого и нужно было начинать! С поисков того, что могли написать предшественники!