Страница 11 из 24
Глава 6. РОМИ
Меншиков тихонько убрался к себе, им владело странное чувство горечи и позора. Ужинать, когда раздался звон гонга, он не пошел, валялся на смятой постели, в темноте, зажав в кулаке оловянную пуговицу, напряженно искал выход из тупика, в который неотвратимо двигались теории и гипотезы, сотни лет считавшиеся непогрешимыми.
Чтобы найти выход, нужно было взглянуть на происходящее с каких-то иных позиций. Доказать, что ничего преступного и антигуманного в действиях похитителей нет, что подлинный смысл их поступков остался скрытым и ничего общего не имеет с кровожадностью и тому подобными глупостями.
Он думал около часа, но ничего не получалось. Можно было еще попытаться оправдать насильственный захват кораблей и людей, послужи он прелюдией к Контакту. Однако Меншиков верил Алену, как самому себе. Ален не мог не понимать, как повредит его преемнику ошибочная оценка событий, и никогда не написал бы того, в чем не был уверен. «Никаких попыток контакта». Значит, их и не было. Негуманоиды… Что же, правы были те, кто утверждал, будто негуманоидная логика настолько противоречит гуманоидной, что две цивилизации никогда не смогут договориться, и в лучшем случае вместо конфронтации наступит вооруженный пат? До чего же дико звучит: «Космическая война», «Космическое противостояние»…
Додумать не удалось — явился робот и стал надоедать, требуя, чтобы Меншиков немедленно шел ужинать, талдычил о важной роли регулярного питания в нормальном функционировании организма, и отвязаться от него не было никакой возможности. И без того взвинтивший себя Меншиков поплелся в столовую, ругаясь на чем свет стоит разнообразными древними словечками.
В столовой никого уже не было. Сломанные клавиши кто-то аккуратно починил — скорее всего, роботы. Меншиков наскоро проглотил какой-то питательный салат, швырнул тарелку в мойку и вышел во двор.
Лиловый туман рассеялся — может быть, он и в самом деле заволакивал небо только днем. В зените висел ярко-желтый серпик размером раза в три меньше Луны, видимо, спутник этой планеты. Определиться по звездам оказалось нетрудно, его затащили не так уж далеко вглубь, планета находилась где-то на окраине скопления — Меншиков узнал чуточку деформированное созвездие Звездного Филина и ромб из девяти ярких звезд — Каравеллу Колумба. Уволокли парсека за два. Он стоял и смотрел на крупную синюю звезду — Альфу Каравеллы. На одной из планет Альфы и располагалась База-16. Там уже знали, что он пропал, ждали и надеялись. Космос ежесекундно пронизывают миллиарды взглядов, вполне возможно, что на Базе-16 кто-то смотрел сейчас Меншикову прямо в глаза, но они не видели друг друга, разделенные миллиардами километров…
А в доме-тюрьме не горело ни одно окно, и спасатель представил их всех — в полупустых комнатах, придавленных темнотой и тишиной, от которых не спасет ни самый яркий свет, ни самый громкий крик…
Меншиков, разумеется, не был трусом, но стоять посреди темного двора, под чужим небом, в мертвой тишине было жутковато. Страх ледяной лапкой поглаживал затылок. Меншиков вернулся в дом. Собственно, уже сейчас можно было разделаться с шарами и предпринять разведку за стеной, но не следует очертя голову бросаться в пекло — этот нехитрый закон накрепко усвоили те, кому слишком часто приходилось спотыкаться о кости торопыг…
Открыв дверь, Меншиков подумал сначала, что ошибся комнатой — прямо на постель падал квадрат тусклого лунного света, и видно было, что в изголовье кто-то сидит. Инстинктивно Меншиков шагнул назад.
— Не зажигай света, — тихо сказала Роми. — И иди сюда.
— Как ты узнала, в какой я комнате? — задал он довольно глупый вопрос.
— Иди сюда, — это звучало как приказ.
— Брось ты это, — сказал Меншиков, присаживаясь рядом с ней. — Не нужно, девочка. Если и попали в грязь, не обязательно пачкаться по самые уши…
Он почувствовал руки Роми на своих плечах, ее дыхание на щеке и вдруг в диком несоответствии с ситуацией вспомнил, что Ле Медек был чемпионом управления по гандикапу, а его любимого коня звали Альтаирец, хотя никаких альтаирцев нет и не было, потому что у Альтаира нет ни одной планеты…
— Не нужно, Роми, — повторил он мягче. — От этого все равно легче не станет, ты уж поверь…
— Ты ничего не понимаешь, — прошептала ему на ухо Роми тем голосом, после которого будут только слезы. — У меня еще никого не было, ты понял? Совсем. Может быть, меня заберут завтра. Уж лучше так, чем совсем ничего, ну неужели ты не можешь понять? Ты же тоже погибнешь…
Я понимаю все и давно знаю, что человечность многолика, подумал он, пытаясь разглядеть в полутьме лицо девушки и увидеть, плачет она или нет. Иногда человечность в том, чтобы выстрелить первым. Иногда в том, чтобы опустить оружие, хотя сердце жаждет выстрела. Иногда в том, чтобы не иметь при себе оружия, когда в тебя стреляют. А иногда, оказывается, в том, чтобы, не любя, но и не чувствуя себя подлецом, целовать девушку, готовую удовольствоваться этим эрзацем, потому что неподдельного можно и не дождаться…
Посреди ночи он внезапно проснулся и сразу понял, отчего — Роми не спала. Протянул руку — в ладонь сразу же уткнулась щека, но Меншиков не смог ощутить кожей, влажная она или нет — его ладони были залиты прозрачным пластиком, скрывавшим еще одно хитрое приспособление из богатого арсенала «Динго».
— Ты почему не спишь? — спросил он так, словно они были далеко отсюда, если не на Гавайях, то по крайней мере на второй планете Альфы Каравеллы с ее фиолетовыми водопадами и чудесными пляжами.
— Глупый вопрос, — тихо сказала Роми. — Знаешь, что самое страшное? Даже не то, что нас одного за другим отправляют умирать. Страшно другое — всего несколько дней назад мы были богами. Титанами по крайней мере. Шли от звезды к звезде, потеряв им счет, за день воздвигали города, изменяли атмосферы планет, течение рек, сносили горы и осушали океаны. Почти боги. И вдруг — клетка, тюрьма, загон, шары эти проклятые, даже вены вскрыть не дали…
— Что в лесу? — спросил Меншиков.
— Смерть. Больше ничего не знаю. Белаш там был, он единственный, кто оттуда вернулся, но не рассказывает. Не хочет пугать, видимо… Ты расскажешь, если уйдешь раньше меня, и тебе удастся вернуться? Прости, что я такое говорю… Ты не обиделся?