Страница 93 из 108
Синьор Гвидо пользовался большой популярностью среди тех, кто стремился побыстрее получить наследство от зажившегося родственника, или разделаться с врагом, даже не обнажая шпаги, или отправить на тот свет подгулявшую женушку.
Наша пленительная Камилла стала ему не только любовницей, но и помощницей - эта достойная парочка стоила друг друга, надо полагать. Вдвоем зарабатывали неплохие денежки - этакая счастливая семейка, хоть и невенчанная...
Но иногда такие дела все же выплывают наружу. Нашим голубкам тоже не повезло - вернее, не повезло в первую очередь Гвидо. Его вина была доказана венецианским судом неопровержимо и бесповоротно.
Ему отрубили голову, не разводя вокруг этого большого шума, - как-никак он принадлежал к одной из старых и знатных венецианских фамилий, родственники всеми силами стремились избежать огласки, пытались даже откупить его у правосудия, но обстоятельства дела были таковы, что не помогли ни золото, ни связи. В общем, ему отрубили голову прямо в тюрьме, без огласки...
Камилла же отделалась сравнительно легко. Улики против нее были исключительно косвенные, прямых свидетельств не оказалось... И все же ей не удалось выйти на свободу полностью обеленной.
Конечно, она усердно разыгрывала из себя невинную жертву случайного совпадения обстоятельств, она это умеет...
- Ну еще бы! - кивнул д'Артаньян. - В тот раз, когда она меня чуть-чуть не отравила, она сначала предстала в роли кающейся грешницы, угнетенной судьбой и злыми людьми, и это было сыграно так талантливо, что я поверил...
- Вот то-то... Я хорошо представляю, какое впечатление она произвела на судей - бедная, невинная овечка... И все же ей не удалось обелиться полностью. Венецианские судьи - народ решительный. Как она ни старалась, ее все же заклеймили и приговорили к высылке из Венеции навечно. Тут она и познакомилась с этим болваном, что сыграл вскоре роль ее братца, - он как раз, отслужив в венецианских войсках, возвращался во Францию. Бедолага знал о ней многое, но тем не менее поддался ее чарам, решил, быть может, что она искренне решила остепениться... И они уехали во Францию. К несчастью для меня, в Пикардию. Остальное вы знаете.
- И что же вы с ним...
- Поначалу я хотел его повесить, - жестко усмехнулся Рошфор. - Но пожалел дурака - в конце концов, он был ни при чем - и велел только прогнать его из наших мест... И уехал сам. В Париж, где меня никто не знал. Через год познакомился с кардиналом - впрочем, тогда он не был еще кардиналом, даже министром иностранных дел не был: его, в ту пору епископа Люсонского, только что сделали членом Государственного совета... Вот так я ему и прослужил девять лет, будучи в странном положении соломенного вдовца при живой жене. Порой, как уже говорилось, я натыкался на ее следы... Это был яд Гвидо - его последнее изобретение под названием "красная сыпь". Отличная отрава, которую не могут выискать нынешние медики, остаются лишь смутные подозрения да мысли о неведомой заразе... Гвидо не успел в должной мере воспользоваться плодами своих исканий, но она-то знала секрет, рецепт... После того, как ее выслали из Венеции и она уехала во Францию с этим дураком, о "красной сыпи" в городе на воде более не слыхивали. Зато с этим ядом, на свое несчастье, очень близко познакомился кое-кто во Франции и даже в Англии. Повторяю, никто, кроме нее, не мог знать секрета "красной сыпи". Значит, все эти смерти - ее рук дело. Она подрабатывала на жизнь, надо полагать - с превеликой оглядкой, не часто. Понятно, она должна была вести самый скромный образ жизни, выдавать себя даже не за дворянку, а за скромную горожанку, так как со временем, несомненно, узнала, что я остался жив и боялась высовываться... Уж не знаю пока, как ей удалось стать королевской камеристкой, - а впрочем, при ее уме и пронырливости это было нетрудно. Замужем за Бонасье она была около пяти лет... То-то, должно быть, скучная выдалась жизнь при ее любви к блеску...
- Да уж, надо полагать, ей было чертовски скучно, - согласился с ним д'Артаньян. - То-то кляла свою юношескую горячность... Граф...
- Что?
- Как вы думаете, Рошфор, чье поручение она выполняет на сей раз? Одного только Винтера или...
- Вы полагаете, для нас есть какая-то разница? Анна так и так в большой беде...
- И все же... - задумчиво произнес д'Артаньян. - В прошлый раз, когда она пыталась меня отравить, речь, безусловно, шла о мести раздосадованных на фальшивого Арамиса заговорщиков. А теперь... Мне все сильнее кажется, что теперь она проделала все это исключительно для Винтера...
- Совершенно не вижу, чем это может нам помочь, - пожал плечами Рошфор.
- А вот я, представьте себе, вижу! - воскликнул д'Артаньян, вставая из-за стола. - Граф, я вынужден идти...
- Куда?
- В особняк Роганов, - сказал д'Артаньян решительно. - К герцогине де Шеврез. Я знаю, что она в Париже...
- Вы с ума сошли?
- Ничуть, граф, - сказал гасконец.
- Сумасшедший, чего вы рассчитываете добиться?
- Еще не знаю, честное слово, - честно признался д'Артаньян. - Быть может, со мной вообще не захотят разговаривать и выпрут взашей. Быть может, все кончится исключительно оскорблениями в лицо, высказанными ее прелестным ротиком, обученным всяким проказам... Но если мне повезет, мы, не исключено, продвинемся хоть на шажок вперед. Не убьют же меня там, в самом-то деле? Это чересчур даже для герцогини - средь бела дня убивать во дворце Роганов гвардейца кардинала...
- Пожалуй.
- Вот видите. Самое худшее, что может со мной случиться, - придется выслушать не одно оскорбление. Но если это поможет узнать хоть что-то об Анне, я готов подвергнуться любым поношениям...
- Возможно, вы и правы, - сказал Рошфор, задумчиво склонив голову на руку. - Но... Я пошлю с вами парочку гвардейцев. Они будут вас ожидать у входа, на всякий случай. Совершенно не лишняя предосторожность, когда имеешь дело с кем-то вроде герцогини де Шеврез. И не вздумайте отказываться.
- Да боже мой, и не подумаю, - серьезно сказал д'Артаньян. - С месяц назад я стал бы хорохориться и бахвалиться, кричать, что в одиночку выступлю против всех, сколько их там ни есть в особняке. Но вот теперь... Я кое-чему научился за это время - вашими молитвами, дорогой Рошфор...