Страница 18 из 108
- Разумеется, монсеньёр, - почтительно ответил д'Артаньян.
Но мы с прискорбием должны сообщить читателю, что гасконец, подобно многим сорвиголовам столь юного возраста и неуемной бравады, посчитал эти предостережения чрезмерно преувеличенными, а опасения кардинала - излишними. В конце концов он, по его твердому убеждению, был чересчур мелкой сошкой для столь высокопоставленных и могущественных особ, занятых сварами и враждой с особами своего полета. Как выражаются в Беарне, страшнее разъяренного медведя зверя нет, но муравей всегда проскользнет меж медвежьими когтями. А для ее величества и новоявленного герцога Орлеанского рядовой мушкетер роты гвардейцев кардинала, пусть и доставивший несколько неприятных минут, был, в сущности, муравьем - вроде тех рыжих, которыми богаты гасконские леса... Д'Артаньян в этом нисколечко не сомневался. "Перемелется и забудется", - подумал он беззаботно, уже придя в относительно хорошее расположение духа: как-никак предстояло примерять у портного красный плащ с вышитым серебряной канителью крестом...
Планше встретил его, улыбаясь во весь рот и напустив на себя столь таинственный вид, что это заметил даже д'Артаньян, всецело поглощенный собственными мыслями, как радостными, так и угрюмыми.
- Что случилось? - спросил д'Артаньян, у которого перед глазами все еще стоял большой зал замка Флери, а в ушах звенела сталь.
- Небольшой сюрприз, сударь... Можно сказать, нежданный подарочек, намедни прибывший...
- Так неси его сюда.
- Мне бы самому хотелось это сделать, сударь, но я не смею...
- Что за черт, я тебе приказываю!
- Все равно, сударь, как-то неудобно...
- Отчего же?
- Подарок, сударь, как бы правильнее выразиться, сам пришел...
- Прах тебя разрази, он что, живой?
- Живой, только это не "он"...
- Планше! - рявкнул д'Артаньян, осерчав и потеряв всякое терпение. - Вот такие вот, как ты, и строят ратушу, дьявол тебя побери со всеми потрохами! Назначь тебя интендантом строительства, оно, богом клянусь, и при наших внуках будет продолжаться! Стой, а это что такое?
- Письма, сударь, целых два... Давненько уж принесены.
- Планше, ты меня в гроб загонишь, - сказал д'Артаньян, взяв со столика в прихожей два запечатанных конверта. - Следовало бы тебя вздуть наконец, но сегодня очень уж радостный для меня день... Перед тобой - гвардеец его высокопреосвященства!
- Мои поздравления, сударь! Так вот, что касаемо подарка, то бишь, быть может, находки, самостоятельно приблудившейся...
- Погоди, - сказал д'Артаньян, рассматривая конверты и гадая, распространяются ли на них предостережения кардинала. В конце-то концов, матушку Генриха Наваррского отравили с помощью ядовитых свечей, еще кого-то - перчатками, короля Карла IX, по слухам, - пропитав отравой страницы книги, а кто-то еще умер, всего лишь понюхав отравленное яблоко. Правда, это было в старые времена, при Екатерине Медичи с ее итальянскими умельцами по части изощреннейших ядов, а наша прелестная королева Анна Австрийская никаких итальянцев при своей особе не держит, как и принц Анжу... черт, уже Орлеан...
Один конверт был большой, квадратный, запечатанный большой черной сургучной печатью с гербом, показавшимся д'Артаньяну определенно знакомым, хотя он и не мог вспомнить в точности, чей это герб. Вообще письмо даже с первого взгляда носило серьезный, официальный вид.
Второй же конверт - продолговатый, гораздо меньше, от него исходил явственный аромат тонких духов, и запечатан он был зеленым воском с оттиском голубки, несущей в клюве розу.
После недолгих колебаний д'Артаньян сначала сорвал печать с квадратного конверта, как более строгого и казенного.
"Капитан королевских мушкетеров де Тревиль свидетельствует свое почтение шевалье д'Артаньяну и крайне желал бы встретиться с ним завтра у себя дома в семь часов вечера".
"В семь часов вечера еще светло, - подумал д'Артаньян. - Интересно, с чего бы это вдруг он вспомнил обо мне? Ладно, как бы там ни было, а де Труавиль, пусть и именуется сейчас де Тревилем, вряд ли станет устраивать ловушку, да еще в собственном доме... Пожалуй, можно и нанести визит, любопытно, что ему от меня теперь понадобилось..."
Он распечатал второй конверт - и не удержался от радостного восклицания.
"Любезный шевалье д'Артаньян! Пожалуй, я соглашусь прогуляться с вами завтра по Сен-Жерменской ярмарке, если вы пообещаете упоминать о своих пылких чувствах не чаще одного раза в минуту, а также не станете питать вовсе уж бесцеремонных надежд. Жду вас в доме на Королевской площади, когда часы пробьют два - разумеется, дня".
Подписи не было, но она и не требовалась. Д'Артаньян, прижимая письмо к сердцу, пустился в пляс по комнате от стены к стене - и опомнился лишь, перехватив изумленный взгляд Планше.
- Планше! - вскричал он, не теряя времени. - Я тебе дам поручение чрезвычайной важности! Не позднее часа дня, завтра, мне необходим плащ гвардейца кардинала. Обегай весь Париж, найди портного, а если надо - дюжину, не жалей ни денег, ни ног - и будешь щедрейше вознагражден. Что ты стоишь? Бегом, сударь, бегом!
- А... Она в соседней комнате...
- Она? Твой загадочный подарок?
- Ну да...
- Ладно, ладно! - воскликнул д'Артаньян, топая ногой. - Сейчас посмотрим... Беги к портному, несчастный, или я тебя проткну насквозь! Ты слышал, не жалеть ни ног, ни денег! Плачу золотом по весу, если понадобится!
Когда Планше опрометью выбежал за дверь, д'Артаньян, несколько заинтригованный, направился в соседнюю комнату, служившую ему кабинетом - то есть местом, где гасконец практически не бывал, ведь он не был ни поэтом, ни государственным деятелем.
- Волк меня заешь! - воскликнул он, останавливаясь на пороге. - В самом деле сюрприз! Малютка Кати! Какими судьбами, моя прелесть?
- Ах, сударь! - с глазами, полными слез, пролепетала молоденькая смазливая пикардийка, служившая горничной у герцогини де Шеврез. - Мне было так страшно и некуда было идти... Я подумала, что вы-то примете участие в судьбе бедной девушки... Я боюсь и хозяйку, и ее...