Страница 8 из 40
Тело ее - да, но не ее волю.
4. СЛУЧАЙ В МАШИНЕ РИКОРИ
Я вернулся домой вместе с Брейлом, глубоко потрясенный. Все время я чувствовал себя так, как будто находился в тени чего-то неизвестного, неизведанного, нервы мои были напряжены, как будто кто-то следил за мной, невидимый, находящийся вне нашей жизни. Подсознание мое словно билось в дверь сознания, призывая быть настороже каждую секунду. Странные фразы для медика? Пусть. Брейл был жалок и совершенно измучен. Я задумался о том, испытывал ли он только профессиональный интерес к умершей девушке. Если между ними что-то было, он не сказал бы мне об этом.
Мы приехали ко мне домой около четырех утра. Я настоял, чтобы Брейл остался со мной. Потом позвонил в госпиталь. Сестра Роббинс еще не появлялась, и я заснул на несколько часов беспокойным нервным сном. Около девяти позвонила Роббинс. Она была в истерике от неожиданного горя.
Я попросил ее прийти, и когда она явилась, мы с Брейлом задали ей ряд вопросов.
Вот ее рассказ. "Около трех недель назад Харриет принесла домой для Дианы прелестную куклу (я живу вместе с ними). Я спросила ее, где она ее достала, и она ответила, что в маленькой странной лавочке на окраине города. Ребенок был в восторге. "Джоб, - сказала Харриет (меня зовут Джобина), - там сидит странная женщина. Я, кажется, боюсь ее, Джоб". Я не обратила на нее внимания. Харриет вообще была не очень разговорчива. Мне кажется, что она пожалела сразу же, что сказала это.
И когда я сейчас все это вспоминаю, мне кажется, что она себя как-то странно после этого вела. То она была весела, то... ну, как сказать... задумчива, что ли...
Около 10 дней назад она вернулась домой с завязанной ногой. Правой? Да. Она сказала, что пила чай с этой странной женщиной и случайно опрокинула чайник. Горячий чай пролился на ногу. Женщина смазала ногу какой-то мазью, и теперь она нисколько не болит. "Но я думаю, что нужно смазать ногу чем-нибудь своим", - сказала мне Харриет. Затем она спустила чулок и начала развязывать бинт. "Странно, - сказала она, - смотри, Джоб, здесь был ужасный ожог, и уже зажил. А ведь не прошло и часа, как она смазала мне его мазью".
Я посмотрела на ее ногу. На ней была большая красная полоска, но совершенно зажившая. Я сказала, что по-видимому, чай был не очень горячий. "Но ведь это был ожог, Джоб, - сказала она, - я хочу сказать, сплошной пузырь". Я осмотрела повязку. Мазь была голубоватая и как-то странно блестела, словно сияла. Я никогда не видела ничего подобного. Запаха не было. Свет мази странно мерцал, то есть не горел, а померцал некоторое время и исчез. Харриет побледнела. Потом снова поглядела на свою ногу. "Джоб, - сказала она, - я никогда не видела, чтобы что-нибудь заживало так быстро, как моя нога. Она, должно быть, ведьма". "Господи, о чем ты говоришь, Харриет?" - спросила я. "О, ничего. Только мне хотелось бы разрезать это место на ноге и втереть что-нибудь противодействующее этой мази".
Затем она засмеялась, и я решила, что это шутка. Но она смазала место ожога йодом и завязала чистым бинтом. На утро она разбудила меня и сказала: "Посмотри теперь. Вчера на ногу был вылит чайник кипятка, а сегодня кожа уже загрубела, хотя должна быть очень нежной. Джоб, я хотела бы, чтобы ожог существовал".
Во и все, доктор. Больше она ничего не говорила. Казалось, она все позабыла. Я как-то спросила у нее, где находится эта маленькая лавочка и кто была эта женщина, но она не сказала, не знаю почему. Но после этого она никогда уже не была веселой и беспечной. Никогда. О, почему она должна была умереть? Почему?
Брейл спросил:
- Послушайте, Роббинс, а номер 491 вам что-нибудь говорит? О каком-нибудь адресе, например?
Она покачала головой.
Я рассказал ей о движении ресниц Харриет.
- Она явно хотела передать нам что-то этими цифрами. Подумайте, что.
Вдруг она выпрямилась, стала что-то считать на пальцах, потом кивнула.
- А не могла ли она передать слово? Может это буквы "Д", "И" и "А". Это первые три буквы имени "Диана".
- Да, конечно, это довольно просто. Она могла попытаться попросить нас позаботиться о ребенке.
Я взглянул на Брейла. Он отрицательно покачала головой.
- Она знала и так, что я это сделаю. Нет, это что-то другое.
Вскоре после ухода Роббинс позвонил Рикори. Я сказал ему о смерти Уолтерс. Он был искренне расстроен. Затем мы занялись грустным делом вскрытием тела. Результаты были те же - ничего такого, от чего девушка могла бы умереть. Около четырех часов следующего дня Рикори снова позвонил по телефону.
- Будете дома между шестью и девятью часами, доктор?
В его голосе слышалось сдерживаемое волнение.
- Конечно, если это нужно, - ответил я, - вы нашли что-нибудь, Рикори?
Он помолчал, раздумывая.
- Не знаю. Может быть - да.
- Вы подразумеваете то предполагаемое место, о котором вы говорили?
Я даже не пытался скрыть свое волнение.
- Возможно. Я узнаю позже. Я еду сейчас туда.
- Скажите, Рикори, что вы предполагаете там найти?
- Кукол, - ответил он. И, словно избегая дальнейших разговоров, повесил трубку.
Кукол! Я сидел, задумавшись. Уолтерс купила куклу и в том самом месте получила этот странный ожог. У меня не было сомнения, что именно через него получила она эту болезнь, через него и через мазь. И она давала нам это понять. Впрочем, может быть, она и ошибалась. Но Уолтерс любила детей, как и те восемь. И, конечно, дети больше всего любят кукол.
Что же обнаружил Рикори? Я позвонил Роббинс и попросил привезти куклу, что она и сделала. Кукла была исключительно хороша. Она была вырезана из дерева и затем покрыта гипсом. Она была поразительно похожа на живого ребенка - ребенка с маленьким личиком Эльфа. Ее платье было покрыто изысканной вышивкой - нарядное платье какой-то страны, которую я не мог определить. Эта вышивка была просто музейной вещью и стоила, конечно, куда дороже, чем сестра Уолтерс могла себе позволить. Никакой марки с указанием фирмы или хозяина магазина не было.
Осмотрев внимательно, я спрятал куклу в ящик стола, и с нетерпением стал ждать звонка Рикори.
В семь часов раздался звонок у дверей. Я услышал голос Мак-Кенна. Увидев его, я сразу понял, что что-то неблагополучно. Его загорелое лицо побледнело, глаза смотрели изумленно.