Страница 30 из 33
- Именно это вы и увидели в Советской России?
- Да. Конечно, я это переживал. Но я скоро понял еще кое-что.
- Что именно?
- Что советская реализация идеалов коммунизма была максимально близкой к идеалам. Я принял советскую реальность коммунизма как свою и стал обдумывать, каким буду я сам в ней, каковы мои собственные правила жития в реальном коммунизме.
- И насколько успешным было это обдумывание?
- Вполне. Думаю, что я был не одинок. Многие молодые люди моего поколения пошли по этому пути - по пути самоусовершенствования в качестве психологических коммунистов. Думаю, что благодаря таким романтическим или идеалистическим коммунистам коммунизм в России выжил и смог отстаивать себя так долго.
- Всего семьдесят лет?!
- Целых семьдесят лет!
- Такие коммунисты исчезли.
- Основная масса погибла в войну и вымерла. Пополнение прекратилось. И это стало одним из факторов гибели русского коммунизма.
- Когда начался этот процесс и с чего?
- С кризиса идеологии и соблазнов. Рос и укреплялся класс привилегированных. Росли привилегии. Росли соблазны. Материальные соблазны Запада стали своего рода высшей наградой. К концу брежневского периода советское общество было идейно и морально дезорганизовано.
- Как вы реагировали на это?
- Пытался выработать научное понимание советской реальности, предсказать угрозу кризиса и краха.
- С какими последствиями?
- Обвинения в клевете на советский общественный строй, "психушка", тюрьма. Одним словом, правящие силы закрыли всякую возможность объективного самопознания общества, сделав его беззащитным перед западным антикоммунизмом.
ЗАЩИТНИК
После урока меня домой подвез Защитник - он приезжал к Хозяину по какому-то делу. Дорогой я спросил его, насколько его нынешняя работа отличается от работы в ЦК КПСС. Он рассмеялся.
- А насколько ваша работа в качестве домашнего учителя сына финансового олигарха отличается от работы профессора государственного института?
- Понятно. Извините за глупый вопрос.
- Вопрос не глупый, а по сути дела. В советские годы я с самого низа социальной иерархии поднялся на ее вершину - в мозг великой сверхдержавы, претендовавшей на роль лидера мировой истории. И не без оснований. Поверьте, я не был карьеристом и не думал о работе в аппарате партии. Кто-то взвесил мои данные. Мне предложили работу в реферативной группе на низшем уровне, причем даже не в аппарате ЦК КПСС, а в управленческом учреждении вне его. Я подумал, что научная и профессорская карьера мне не светит, жизненные условия были паршивые, на улучшение их надежды не было и согласился. Обнаружилось, что я хороший работник. Мне предложили перейти в аппарат ЦК, разумеется, на низшую должность. Работа мне нравилась. Жизненный уровень сразу повысился. Думаю, что вы, даже став профессором, не достигли такого.
- Вы правы. Но я был доволен тем, что имел без усилий.
- Поверьте, и я не был одержим обогащением. Благополучие приходило само собой. Оно было положено (обратите внимание на это!) мне по положению в аппарате. От меня требовалось одно: добросовестная и квалифицированная работа на посту, на какой меня назначали.
- Я понимаю. Я сам все это прошел и испытал на себе.
- Работа меня устраивала вполне. Я с ней справлялся. Имел благодарности, награды, повышения. Имел все по потребности. Гарантии будущего лично и для детей. Одним словом - как при марксовском коммунизме. А теперь...
- Ясно. Можете не пояснять. Меня интересует, как же так...
- Понимаю ваше недоумение. Но отвечу таким же недоумением по вашему адресу.
- Согласен. Но есть одно различие между нами. Я был узким профессионалом, далеким от социальных проблем и от политики. А вы...
- Вы правы. Я был в самом мозгу власти. Моей профессией было управление идеологической войной против Запада. Вы вправе спросить: почему мы допустили поражение нашей страны именно в холодной войне, главным оружием в которой была идеология?
- Да. Меня эта проблема волнует.
- Дело в том, что изображение холодной войны как войны идеологической есть дело западной идеологии. В этой войне использовалось идеологическое оружие. Война приняла внешнее обличие идеологической. Но по своей сущности она не сводилась к идеологии. Она была глубже, серьезнее. Мы не проиграли идеологическую войну. Мы проиграли холодную войну. А это не одно и то же. Точнее говоря, мы проиграли холодную войну не потому, что проиграли идеологическую,- повторяю: идеологически мы не проиграли. Мы проиграли ее в других отношениях: экономически, политически, психологически... И из-за человеческого материала.
- Для меня это ново. Даже Критик...
- Ваш Критик в начале восьмидесятых годов писал в западной прессе, что идеологическое оружие исчерпало себя, не дав желаемого результата, что диссидентство пошло на убыль, что холодная война вступает в новую фазу становится "теплой", что средства диверсионной войны большого масштаба становятся главными.
- Это значит...
- Это значит, что перед силами Запада практически вставала задача взятия Кремля и открывался шанс для этого.
- И вы это понимали?
- Да. И не только я. Но с нами не посчитались.
- Кто?
- Те, от кого зависело принятие решений. Их борьба за высшую власть оттеснила интересы страны на задний план.
- Почему вы не пишете об этом?
- Всему свое время. Кстати, каковы успехи вашего ученика?
- Неплохо. От природы он, очевидно, способный парень. Если удастся заинтересовать, толк выйдет.
- Неудивительно. Отец имеет репутацию финансового гения. Но я боюсь, что такая гениальность не доведет до добра.
- Как вас понимать?
- Постсоветская Россия - тут все принимает криминальные формы.
- Мой сын собирается открыть свое дело. Хочет получить кредит в вашем банке.
- Не советую.
- Открывать дело или брать кредит?
- И то и другое.
- Я тоже так думаю. Но наши дети думают иначе.
- Да. Мой старший сын затеял свой журнал. Сомневаюсь, что будет успех. Но он хочет попробовать. Вдруг получится? Сейчас наступило время для риска. Это у нас не было проблем, связанных с инициативой и риском. Теперь молодежь должна думать о своем будущем сама. Теперь другие качества дают преимущества, чем в годы нашей молодости.