Ёжики в ночи

Леля ткнулась лицом мне в грудь и вцепилась в мои руки. Но пришлось оттолкнут ее, чтобы открыть дверцу: я заметил, как второй - отставший милиционер прыгнул к машине справа, и я хотел выяснить - зачем, что у него вышло. И, приоткрыв дверцу, я увидел, что он, уцепившись за крыло переднего правого колеса, волочится по асфальту. Я увидел белое, как мел, незнакомое мне лицо. Напряженно и в то же время спокойно смотрел человек на меня. А ведь Джон выжимал в этот момент добрых девяносто километров.

Это было выше человеческих возможностей, но я уже не удивлялся ничему. Только страх шевельнулся под сердцем.

- Остановитесь! - громко, отчетливо, перекрывая шум двигателя, произнес милиционер. - Вы не сможете скрыться и лишь усугубите свою вину. Вы убили человека... Женя, если вы остановитесь, я прощу вам вашу слабость.

От неестественности происходящего комом подкатила к горлу тошнота. В этот момент Джон, не сбавляя скорость, резко свернул налево, выезжая на главную улицу города. Я чуть не вывалился из машины, а милиционера затащило под нее, и нас снова тряхнуло. Тут я уж точно услышал хруст. А крика опять не было. На моем плече навзрыд плакала Леля.

Боже мой, боже. Я смотрю на часы. Пора будить Джона, мое "дежурство" окончено.

С чего же все началось? С задания Маргаритищи? С того, что я купил диктофон? Или еще раньше?

- Ах, Толик, Толик, - укоризненно кривила губки юная Портфелия, наблюдая за тем, как я судорожно изучаю меню, пытаясь втиснуть в рубль более или менее сытный обед. - Разве ТАК должен питаться мужчина? Мужчина должен есть мясо. Много мяса. Очень много мяса и кучу всего остального. Понятно?

На самом деле звать ее, ни много ни мало, Офелия. Но меня тошнит от "экзотических" имен.

- Портфелия, о нимфа, а кто же за эту кучу с мясом будет платить?

- А это - вторая половина моей ценной мысли.

- Бесценной, - поправил я.

- Верно, - благосклонно согласилась Портфелия. - Мужчина должен зарабатывать уйму денег, а не просиживать штаны за сто двадцать рэ.

Язык чесался с ней поспорить и защитить свое мужское достоинство, но против истины не попрешь. Кассирша, не глядя на поднос, отбила чек. Она уже привыкла, что мой обед всегда стоит ровно рубль.

Портфелия вообще-то - довольно милая девушка. Стройная и светловолосая. И, когда я вдруг замечаю это, я называю ее Лелей. Она сама, когда появилась в редакции, так и представилась: "Офелия. Можно - Леля. Ладно?" (Я, помнится, еще заржал тогда совершенно неприлично). Однако, заведение общепита со слоем жира на столах и густым капустным "ароматом" не самое подходящее местечко для флирта.

Вчера меня не было на работе - отпросился, чтобы съездить с Джоном на кладбище, помочь, а сегодня до обеда не было Портфелии, поэтому, похлебывая борщ, я спросил:

- Любезная содержательница деловых бумаг и гербовых печатей, (подразумевалось, что содержатель - Портфель), - поведай мне, как продвинулось следствие по делу "Зеленая лампа"?

Нужно отдать должное ее сообразительности. "Зеленая лампа и грязный стол" - строка из песни Гребенщикова о "стороже Сергееве", а к нам на днях обратился с письменной жалобой сторож третьего корпуса Семенов.

- Я еще не ходила. Ой, слушай, а давай вместе сходим. Я одна боюсь, это же вечером нужно.

Жалоба Семенова была странной. Странной как раз потому, что ни в чем-то ином, а именно в "странности" обвинял он весь персонал клинического корпуса, упоминая попутно, что он, дескать, ветеран войны и труда и издеваться над собой не позволит; а сосед его - спекулянт кроликами - уже не первый год по чуть-чуть захватывает землю его огорода, а комендантша женщина "заграничного морального облика" - чешскую стенку купила, а откуда, спрашивается, деньги?..

Ясно, конечно, что жалоба эта - полный бред. Но оставлять ее без проверки, ответа или "принятия мер" мы не имеем права, и разобраться в этом деле Маргаритища (так мы за глаза зовем нашу редакторшу) поручила Портфелии.

- А ты днем сходи, - нагло посоветовал я, чтобы отвертеться от роли сопровождающего.

- Здравствуйте, а сейчас я откуда пришла? С вахтером-то я поговорила, теперь снова идти нужно. Ну, давай вместе, а?

- Матушка, ты непоследовательна. Ты ведь только что констатировала, что я не соответствую твоим представлениям о "настоящем мужчине" А провожатым в ночном вояже "настоящей" девушки может быть мужчина только соответственный.

- На безрыбье, знаешь... Уж какой есть. Хотя бы так, для устрашения. Хочешь, я тебе популярно объясню, почему именно ты особенно хорошо подходишь для устрашения? Хочешь?

- Нет-нет, не стоит. Согласен идти хоть в морг. Репортаж из морга... Ну а что тебе твой сторож сказал?

- А, - пренебрежительно махнула она рукой, - ерунду несет какую-то. Уверяет, что Заплатин по ночам делает какие-то "незаконные операции".

- Криминальные аборты, что ли?

- Как я поняла, его не столько операции эти возмущают, сколько что-то другое, чего он и объяснить-то толком не может.

- А все-таки?

- Черт его разберет. "Издиются они надо мной", - говорит, а как" издиются" не ясно.

- Может, ты зря с ним связалась? Может, он - ненормальный?

- Естественно, ненормальный. Но куда я денусь-то? Ну давай сходим, а, - она состроила такую жалобную гримаску, что я не удержался от смеха.

- Да сходим, сходим, я же сказал уже. Только мне не понятно для чего.

- Для Маргаритищи.

- Ну разве что... Я вечером к другу собрался зайти - в "Лукоморье", давай там и встретимся ближе к закрытию. Часов в девять.

Моментально носик ее поднялся вверх, и она сообщила:

- Сто лет не была в кабаке!

- Уж не возомнила ли ты, что я приглашаю тебя в ресторан? Просто мне неохота менять по твоей милости свои планы на вечер.

Она насупилась:

- Ты истинный джентльмен.

Это я, вообще-то, зря. С ней и в кабаке не стыдно показаться. К тому же, если Джон выполнил обещание, будет даже интересно сходить с ней. Так сказать, первое испытание.

- Ну, извини, Леля. Это я неудачно пошутил.

Я принялся собирать со стола грязную посуду. "Да, - подумалось мне, Джона теперь почаще навещать надо". И я вспомнил тот мрачный день.

...Дверь была незапертой. Значит нет дома Светланы. Когда ее нет, Джон не запирает дверь ни днем не ночью, даже когда куда-нибудь уходит. Воровать у них нечего. Хотя нет. Книги. Одна из четырех стен их "квартиры" занята "дефицитом" от Пастернака до Маркеса. Посмотрев на Джона, а тем паче послушав его, трудно поверить, что он не только читал все это, но и очень любит. Тем не менее это так. А на столе - вечная пирамида грязной посуды.