Страница 7 из 11
Пилли, узнав о случившемся, закрыла ставни магазинчика и спросила Мэри:
– Кажется, вы боитесь за моего ребенка?
– Боюсь, – ответила Мэри.
– Вы очень добры, но опасаться не стоит. Даже Халемтат не осмелится сделать ребенку хашей.
– Я не знаю этого слова.
– Хашей? – Пилли загнула хвост вперед и взялась за одну иглу – Чиппет – значит обрезать вот здесь. – Она положила палец примерно на середину иголки. – А хашей – вот здесь. – Палец соскользнул вниз, к месту в четверти дюйма от кожи. – Не беспокойтесь, Мэри. Даже Халемтат не пойдет на такое!
Мэри все еще держала в руках щелкунчика-Халемтата и теперь внимательно его рассмотрела. Только общими очертаниями он походил на того, что она сделала для Тейтепа. Щелкунчик был вырезан абсолютно в местной манере и – она едва не выронила игрушку – в личной манере Тейтепа. Значит, он тоже их мастерит?
Уж если она смогла распознать своеобразный стиль Тейтепа, то Халемтат – наверняка. И что тогда?
Она осторожно засунула щелкунчика под ставень – пускай Пилли определит, что с ним делать, нельзя решать за нее – и быстрым шагом направилась к дому Тейтепа.
По пути она миновала еще одного ребенка с щелкунчиком-Халемтатом. Остановилась, нашла отца ребенка и сообщила ему новость: гвардейцы увели малыша Пилли. Отец поблагодарил ее и ласково отобрал щелкунчика у сына.
Этот, как поняла Мэри, был вырезан не в манере Тейтепа или Чорниэна. Его выточили какие-то незнакомые зубы.
А праз, отправив ребенка в дом, уселся по-собачьи, на виду у всей улицы взял кружку с орехами, которые ребенок не успел дощелкать, и сам принялся их давить – один за другим, и с такой неспешностью, что Мэри только рот открыла.
Она никогда не встречала наглых празов, но сейчас могла поспорить на любые деньги, что этот – наглец. Он ухитрялся щелкать каждый орех с оглушительным треском, словно из ружья стрелял. С этим звуком, все еще гремящим в ушах, Мэри заторопилась к Тейтепу.
Она застала его дома, притом за изготовлением очередного щелкунчика. Тейтеп проглотил стружку, подал ей фигурку и спросил:
– Что скажете, Мэри? Похоже?
На этот раз это был не Халемтат, а его великий визирь, Кортен. Мэри его улыбка всегда казалась глуповатой. Она знала, что виной тому уродливый зуб, но человек принимал эту мимику за ухмылку. У фигурки была та же гримаса, только утрированная. Мэри не удержалась и захихикала.
– Ага! – сказал Тейтеп и затрещал, что есть силы. – Вы сразу уловили шутку, причем без всяких объяснений! – Он грустно посмотрел на щелкунчика. – Великий визирь заслужил это.
На этот раз опечалилась Мэри.
– Боюсь, остригут вас за такие дела, – вздохнула женщина и рассказала об отпрыске Пилли.
Он не ответил. Вместо этого встал на лапы и прошел в угол, к сундуку, где хранил несколько скульптур и других ценных предметов. Достал из сундука ящичек и на трех ногах вернулся к Мэри.
– Встряхните это. Ручаюсь, вы можете догадаться, что внутри. Она с любопытством потрясла ящичек.
– Набор бусин, – сказала Мэри.
– Вот видите? Я готов. Звук, как при смехе, верно? Смех Халемтата. Я попросил Киллим изготовить красные бусы, потому что этого цвета был ваш череп, когда вас обрили.
– Я польщена... Но я боюсь за вас. За вас всех.
– Сын Пилли не боялся.
– Нет... Нет, малыш не был испуган. Пилли заявила, что даже Халемтат не посмеет сделать ребенку хашей. – Мэри набрала побольше воздуха в грудь и договорила: – Но вы-то не ребенок...
– Я проглотил семечко талпа, – ответил Тейтеп так, будто это все объясняло.
– Не понимаю.
– А! Тогда я поделюсь. Талп не прорастает, если он не прошел через желудок праза. – Он постучал себя по животу. – Иногда не прорастает даже после этого. Проглотить семечко талпа – значит совершить шаг к взращиванию чего-то важного. Я проглотил семя, называемое «права человека».
Мэри нечего было ответить, кроме одного:
– Спасибо, теперь я поняла.
Медленно, задумчиво брела она в посольство. Да, она поняла Тейтепа – разве не по той же причине она ссорилась с Кларенсом? Но она боялась за Тейтепа, боялась за всех празов. Почти бессознательно прошла она мимо посольства к десятку куполов, где жили этнологи. Эсперанца – вот кто ей нужен.
Эсперанца была дома, писала очередной отчет. Посмотрела на Мэри и сказала:
– Хорошо, что зашла, пора передохнуть!
– Боюсь, не выйдет. Вопрос как раз по твоей части. Ты хорошо знакома с физиологией празов?
– Думаю, да.
– Что будет, если обрезать иглу праза, – Мэри подняла палец, – вот так, близко к коже?
– Примерно, что с кошачьим когтем. Если обрезать кончик, ничего не случится. Если обрезать слишком низко, можно задеть кровеносный сосуд или нерв. Игла непременно станет кровоточить. Может не отрасти до нужных размеров. И будет чертовски больно, я уверена – как если разбить основание ногтя. – Эсперанца вдруг подалась вперед. – Мэри, тебя трясет. Что случилось?
Мэри глубоко вздохнула, но дрожь не унималась.
– Что будет, если кто-нибудь сделает это со всеми иглами. Те... – Она не смогла произнести имя. – Со всеми иглами праза?
– Он изойдет кровью и умрет. – Эсперанца взяла подругу за руку и крепко сжала. – Ну а теперь я налью тебе хорошую дозу, и ты расскажешь, в чем дело.
Мэри отчаянно тошнило.
– Какой идиот рассказал этим подушкам для булавок о правах человека?! – грохотал Кларенс. Он яростно придвинулся к Мэри в ожидании ответа.
Эсперанца встала между ними и сказала:
– Мартин Лютер Кинг – вот кто сказал празам о правах человека. Вы при этом присутствовали. Но вы забыли о своей мечте, а они явно помнят.
– Да там происходит революция, черт побери! – Кларенс взмахнул рукой в направлении центра города.
– Похоже на то, – спокойно ответила Джульет, одна из сотрудниц посольства. – Так почему мы сидим здесь, а не следим за ходом событий?
– Потому, что я отвечаю за вашу безопасность!
– Чушь, – возразил Масимото. – Нас же не станут стричь!
– Кроме того, – добавила Эсперанца, – через пять минут прибудет грузовой корабль. Кто-то должен встретить его, привезти припасы.