Страница 13 из 14
Иван лежал с открытыми глазами - не спалось. У него был нож. Он лежал у холодной стены бункера, холодной потому, что машина стояла, и прислушивался. Он должен был, не теряя времени, действовать в свою пользу, ежеминутно, в большом и в малом, а теперь ему нечего было делать - только остерегаться и думать, что его могут убить. А может быть, выгоднее выдать, чем убить?
Он лежал и прислушивался. Все спали - Веревкин, Вольготнов, Будков, - не спал только тот белобрысый парень, которого он заставил стащить с себя сапоги...
36
Почти все каюты сгорели, и Миронов приказал поставить на палубе домик. Кроме Веревкина и электриков, которые занялись вентиляционным устройством, все строили этот домик - и заключенные и команда. Может быть, именно поэтому работа шла весело, спорилась. Уже к концу первого дня обшили стойки и приладили стропила. Заключенные работали всегда, в Мурманске их каждый день водили в порт или на рытье котлованов. Но тогда была одна работа и жизнь, а теперь - совсем другая.
37
Николаю Ивановичу давно хотелось поговорить со Сбоевым, но до сих пор не было возможности, потому что Сбоев был занят - он распечатывал и устанавливал новые зенитные пулеметы. Освободившись, он несколько раз проходил мимо Веревкина и наконец остановился в двух шагах от него.
- Извините, - сказал Николай Иванович. Сбоев обернулся. - Мне хотелось поговорить с вами.
- Я и сам все собирался, - протягивая руку, радостно сказал Сбоев. - Я потом вспомнил, что мы
встречались в Полярном.
- Ну, как там, в Полярном?.. Не знаю, с чего начать.
- Вы все спрашивайте, что хотите.
Как во время единственного свидания с женой, когда невозможно было выбрать главное, о чем хотелось узнать прежде всего, Веревкин произнес несколько бессвязных слов и замолчал, волнуясь. И Сбоев, почувствовав это, стал сразу же поспешно рассказывать сам - о чем придется и обо всем сразу. Он начал с истории подводной лодки "Д-2", которой командовал знакомый Николая Ивановича капитан-лейтенант Зеленский. Лодка погрузилась и не всплыла. Ее искали целую неделю. Командующему флотом был объявлен строгий выговор и приказано: "Больше рабочей глубины подводным лодкам в море не погружаться".
- Подумайте, какая чепуха! В Баренцевом глубины повсюду больше, чем рабочие. Стало быть, вовсе не погружаться?
- И как же поступили?
- Как? Новый комфлота сделал вид, что приказа не было.
Сбоев говорил о командующем с тем оттенком хвастовства, с которым мальчишки рассказывают об отцах или старших братьях. Он упомянул капитана второго ранга Вольского, и Николай Иванович обрадовался, узнав, что Вольский назначен командиром бригады подводных лодок.
- Давно пора.
- Теперь пойдет дело, правда? - по-мальчишески спросил Сбоев.
Надо было торопиться, а Веревкин еще не сказал о Тоне.
- Простите. У меня к вам просьба. Я ничего не знаю о жене. Она живет в Мурманске. Если вам нетрудно... Вы вернетесь в Полярный?
- Да, но это ничего. Я буду в Мурманске, непременно. Вы хотите ей что-нибудь передать?
- Да. Не думаю, что она уехала. Разве если эвакуация... Она хлопотала обо мне. Я знаю, что ей было легче, что мы как-никак в одном городе... даже близко. Расскажите ей, как мы встретились, и передайте, пожалуйста, это письмо.
- Конечно. Непременно, - с жаром ответил Сбоев. Он взял письмо и бережно положил в бумажник.
- Вот уж не было бы счастья, да несчастье помогло, - сказал Николай Иванович.
- Все сделаю. Все сделаю, - не зная, как передать ему, что он чувствует, повторял Сбоев.
Он все говорил, и все об интересном, важном. Между тем на "Онеге" готовились к похоронам. Мертвые лежали на носилках, и матросы спускали на воду шлюпки, чтобы отвезти их на берег. Миронов, бледный, с отекшим лицом, опираясь на костыль, вышел на палубу.
38
Нельзя было вырыть могилы, и пришлось выбрать углубление между скалами, чтобы положить убитых и завалить их камнями. Для Алексея Ивановича нашлось в изложине немного земли, и ему устроили настоящую могилу - даже украсили ее ветками березы. Хорошая береза была южнее, а здесь только жалкие кустики, попадавшиеся вдоль быстрого, с перепадами ручейка.
Неподалеку была отдельная, похожая на столб скала, приметная с берега, но Миронов приказал сложить еще и гурий - груду камней с острой вершиной. Небольшая толпа моряков, обнажив головы, окружила могилы. Миронов сказал несколько слов. Еще постояли молча, потом пошли к шлюпкам.
При неярком солнце, медленно склонявшемся к горизонту, был еще заметен в спокойном небе нежный ободок луны. Пройдет еще час, и, так и не склонившись, не скрывшись, солнце начнет подниматься. Полярный день! Светлое пятно на круглой, гладкой прикрутости берега померкло и вновь стало медленно разгораться. Ручеек с перепадами прислушался к лету - так называют в здешних местах южный ветер - и, обогнув могилы моряков, побежал дальше как ни в чем не бывало.
39
Теперь у "Онеги" был странный вид: на палубе стоял домик, покрытый толем, который нашелся среди грузов, предназначенных для аэродрома. Но домик был хоть куда, с окнами, дверьми и трубой, из которой скоро повалил дым, - печник, который тоже нашелся, сделал времянку. Внутри домик обставили мебелью обгорелой, но еще приличной.
В трюме было сыро, вода просачивалась сквозь сдвинувшиеся листы обшивки старого парохода, и заключенные разместились на палубе, устроив себе прикрытие из сломанных переборок. В каюте Миронова лежали раненые, за которыми ухаживала буфетчица, а капитан, почему-то не считавшийся раненым, устроился в лоцманской, где прежде жил Сбоев. С вечера он ставил на ногу теплый коньячный компресс - жалел коньяк, но ставил.
Было раннее утро, когда, выйдя из бухты, "Онега" легла курсом на Титовку. Несмотря на полный пар, она делала теперь не восемь, как ей полагалось, а едва ли пять узлов. Но до Западной Лицы было недалеко, а там, выгрузившись, Миронов думал, не торопясь, сделать ремонт.
Он не знал, что немецкие егерские дивизии перешли в наступление, наши войска отходят мелкими разрозненными группами, Титовка сдана и бои идут в районе Западной Лицы.
40
Только один батальон подошел к заливу под командованием офицера; причем этот офицер имеет более десяти ран. Я видел его и поразился тому, как он сумел дойти. Еще более удивительно несоответствие его физического состояния человек едва держался на ногах - с его волей. К сожалению, не запомнил его фамилии.
А. Г. Головко. Вместе с флотом
Курков был ранен и по временам не то что терял сознание, но как будто находил себя после длинного или короткого перерыва. Однажды он нашел себя вспоминающим задачу, в другой раз - оглянувшимся, старавшимся разглядеть очертания какого-то парохода, который, очевидно, уже давно обогнул островок, лежавший посередине Губы.
Курков посмотрел в бинокль: пароход был старомодный, с круто выгнутым носом. У него не было ни фок-мачты, ни грот-мачты и вообще почти ничего, кроме командного мостика и косо торчавшей стрелы. Зато на корме стоял домик, не рубленый, как на плотах, а дощатый, с окнами и черной крышей.
У пароходика был нелепый, не внушающий надежды вид, и Курков, отвернувшись, стал снова смотреть, туда, где осколки гранита взлетали то волнообразно, то фонтанчиком, то как одинокие, медленно летящие стрелы.
До войны, неделю тому назад, у Куркова не было никаких желаний, кроме желания занять первое место в полковом шахматном турнире. Он и в армии-то остался после действительной потому, что ему казалось, что в армии начальство все обдумает и решит за тебя. Служба была для него наиболее простой возможностью существования. Он жил не сопротивляясь.
Между тем в течение последних дней он только и делал, что сопротивлялся, и с бешенством, без тени отчаяния, с холодным расчетом. Цепляясь за каждую скалу, без дорог, через тундровые болота, он прошел с боями десятки километров. Третьего дня он командовал взводом, вчера - ротой, а сегодня батальоном, который должен был занять выгодную позицию вдоль положки - так называется пролив между речками, устья которых сливаются, впадая в море. Должен был занять, но не занял, потому что часть батальона осталась на той стороне, за речками, и немцы не давали ей перейти. Теперь наконец у него появилось желание. Более того, теперь он как бы сам стал этим желанием, которое непременно должно было исполниться, и как можно скорее. Оно заключалось в том, чтобы задержать немцев, пока переберутся наши. Но исполниться оно не могло, потому что у него было мало людей. "Имею остаток всего ничего", - накануне сообщил он командиру полка. Теперь он имел остаток остатка.