Рисунок

Надо было видеть, какое впечатление произвели на старого резчика эти слова. Он подпрыгнул от радости и так высоко, что ему позавидовал бы любой мастер спорта по прыжкам в высоту.

- Жив! Слава богу! Это такой мальчик! Такой мальчик! Он после учебного дня мыл пол в классе, а когда я его спросил: "Зачем?" - ответил: "Не "зачем", а почему. Потому что мне это нравится". Сам испек торт!

- Торт?

- Да! Для Ириночки в день ее рождения. И украсил его формулой, которую она не знала, когда, кончая восьмой класс, едва не провалилась по математике. Вообще она учится неважно, а Юра ей так помогал, так помогал!

- Вот пускай она о нем и расскажет!

Ветвь, полная цветов и листьев

Надо сказать, что Петр Степанович удивился, увидев Иру Синицыну.

Красавицы в подавляющем большинстве прекрасно знают, что они красавицы, а она, казалось, не имела об этом никакого понятия.

Она была такая тоненькая, что с сильным ветром, не говоря уже о штормовом, надо было заранее сговариваться, чтобы он не переломил ее. Глаза на нежном лице, казалось, стеснялись, что они такие большие, а длинные изогнутые ресницы старались казаться короткими, не заслуживающими никакого внимания.

Она смутилась до слез, когда Петр Степанович заговорил о Юре, и побледнела, как будто кто-то спрятал ее под папиросную бумагу.

- Ну, как он? Я получила от него письмо, только два слова: "Не забывай!" - и рисунок сильванта. Вы не знаете, получил ли он мой ответ?

- Не думаю. Я говорил с ним перед отъездом.

- Я ведь так и не знаю, что с ним случилось! Хотя мне стало смешно, когда я прочитала "Не забывай", но одновременно я заплакала, потому что все это очень грустно. Он постоянно рисовал своих сильвантов, мы часто говорили о том, что люди должны понимать язык деревьев. Однажды я даже показала ему глиняный горшок с углями и постаралась уверить, что это не угли, а погасшие звезды. Но ведь это казалось нам только игрой!

- Понимаю. А потом в вашу игру вмешался очень плохой человек, которого даже трудно назвать человеком. Но вот о чем я хотел у тебя спросить... Юра упомянул в одном разговоре о какой-то ветви, полной цветов и листьев. Я не стал расспрашивать, но мне показалось, что эта ветвь имеет для него особенное значение.

Ириночка засмеялась, и сразу стало ясно, что она любит петь. У нее был музыкальный смех.

- Ах, это тоже была просто игра! Мы постоянно придумывали что-то, и однажды, когда встретились на набережной, он спросил: "Хочешь, я подарю тебе кота с рубиновыми глазами? Или зеркальце из пушкинской сказки, ведь ты не догадываешься, что краше тебя нет никого на свете?" Я засмеялась и сказала: "Иди туда, не знаю куда; принеси то, не знаю что". И он бросился бежать по самому краешку набережной - это было вечером, и я испугалась, что он упадет в море. Но он не упал: через несколько минут он вернулся. "Я перелетел через самый высокий в мире забор, - сказал он, - и оказался в саду, который обиделся бы, если бы его назвали прекрасным. Это сад, в сравнении с которым висячий сад Семирамиды показался бы скучным городским сквером. Я пробежал вдоль кустарника и задел плечом ветку, прошелестевшую листьями и цветами. Вот она".

- И, надеюсь, ты не рассталась с нею?

Теперь Петр Степанович побледнел от волнения и тоже выглядел так, как будто его сунули под папиросную бумагу.

- Конечно, нет. Ведь это подарок Юры. По утрам я здоровалась с ней, а вечерами желала ей спокойной ночи. И хотя каждые два-три дня меняла воду в кувшине, ветка увяла - листья пожелтели и осыпались, цветы состарились и умирают, как люди. И теперь она стала похожа на обыкновенную палочку.

- Нет, она стала похожа на необыкновенную палочку, - энергично возразил Петр Степанович, - и, если действовать осмотрительно, с ее помощью я верну тебе Юру.

Здравствуйте, Лука Лукич!

На первый взгляд нельзя сказать, что Петр Степанович стал действовать так уж умно и неторопливо. На самом же деле он действовал именно так.

Прямо от Синицыных он явился в приемную Главного Филиала и спросил:

- Лука Лукич у себя?

- Позвольте, позвольте, - сказал секретарь. - А кто, позвольте спросить, разрешил вам называть Мэра Лукой Лукичом? Вы, очевидно, приезжий и не знаете, что по имени-отчеству его может называть только тот, кто выиграет у него партию в "японский сундучок".

- Считайте, что я ее уже выиграл, - возразил Петр Степанович и открыл дверь кабинета.

Надо признаться в том, что Юра довольно верно описал своего отчима: Лука Лукич был невзрачен, тощ и, хотя ежеминутно пыжился, как бы уверяя себя (и других), что он личность значительная, сразу было видно, что перед вами мелкий проходимец. Нос его действительно был похож на подгнившую сливу, рот маленький - он ежеминутно вытирал его носовым платком, глазки плоские, как у летучей мыши. Однако в этих глазках прятались коварство, хитрость и злоба, и по временам они начинали крутиться, как на шарнирах, чего никогда не бывает у обыкновенных людей.

- Здравствуйте, Лука Лукич!

- Обратитесь к секретарю!

- Прежде всего позвольте представиться: Петр Степанович Неломахин.

- Обратитесь к секретарю!

- Послушайте, нам надо поговорить, но называть вас Мэром я не согласен. Если угодно, сыграем в "японский сундучок". А потом поболтаем.

- Что?

Лука Лукич засмеялся. Он вынул из кармана и бросил на стол колоду, сложившуюся, как веер.

- Нет, уж извините, - возразил Петр Степанович. - Я предложу вам свою колоду.

Телефон зазвонил, Лука Лукич рявкнул в трубку:

- Я занят! - И, вызвав секретаря, сказал ему: - Прием закрыт.

- Слушаюсь, Мэр, - прошептал секретарь. У него почему-то дрожала челюсть.

Игра началась, первые карты легли на стол, и между ними сразу пошел разговор. Старые знакомые, они давно не встречались.

"Люди - наша судьба, - сказал Король Пик, - а мы - судьба людей. Но на этот раз истрепанные бумажки, которые они называют деньгами, кажется, не играют существенной роли?"

"Вы правы. Ваше Величество, - заметил Валет Бубен. - В этой игре деньги не играют роли. Гроссмейстер приехал в наш город для благородной цели. Он хочет спасти юношу, который даже не подозревает, что когда-нибудь он станет великим поэтом".