Страница 3 из 3
-- Двенадцать.
-- А мне было пятнадцать. Для лошади это много. Вот почему я действительно Старая Лошадь. У меня болят кости, я плохо вижу, а другие лошади только смеются, когда я говорю, что мне нужны очки. Ежеминутно я ломаю руки -- я хочу сказать, ноги -- при одной мысли, что никогда больше не увижу своего маленького уютного стойла на Восьмеркиной, семь...
-- Вы опять запутались, Лошадь, -- сказала Таня. -- Вы хотите сказать -- своей маленькой уютной комнатки, да?
ВЕЛИКИЙ ЗАВИСТНИК
Мне не хочется, чтобы Старая Лошадь рассказала вам эту историю. Вы, наверное, заметили, что она все время сбивалась. Один раз она сказала -- лягалась, а между тем речь шла о том, что мама уговаривала ее принять английскую соль. В другой раз она повторила: "Я ржала", и осталось неясным -- она громко смеялась или действительно ржала. Словом, лучше я сам расскажу о Великом Завистнике -- лучше для меня и для вас.
Это началось давно, когда на свете еще не было ни Петьки, ни Тани, а были другие мальчики и девочки, хорошие и плохие. Два мальчика жили на одном дворе. У одного была черная гладкая маленькая голова, которую он любил втягивать в плечи, а у другого -- русая, а на затылке вихор. Каждый день они купались в реке. Раз купались, значит, ныряли. Вот почему Старший Советник спросил Таню, помнит ли еще ее папа о том, как они любили нырять.
Однажды они держали пари, кто дольше просидит под водой. Они глубоко вдохнули воздух и одновременно опустились на дно. "Раз, два, три, -- считали они, -- четыре, пять, шесть". Сердце билось все медленнее. "Семь, восемь, девять". Больше не было сил. Уф! И они вынырнули на поверхность. Первой показалась маленькая гладкая черная голова, а уже потом -- русая, с мокрым вихром на затылке. Черный мальчик проиграл пари.
Потом они выросли, и все, что нравилось одному мальчику, не нравилось другому. Мальчик с русой головой любил бродить по горам. В конце концов он забрался так высоко, что орлы прислали ему золотую медаль. А мальчик с черной головой, спускаясь по лестнице, бледнел от страха.
Первый никогда не думал о себе. Он думал о тех, кого любил, и ему казалось, что это очень просто. А второй думал только о себе. Иногда ему даже хотелось попробовать, как это думают о других, хоть день, хоть час. Но как он ни злился -- ничего не получалось.
Потом мальчик с русой головой стал художником, и оказалось, что он умеет делать чудеса. По крайней мере, так говорили люди, смотревшие на его картины. Мальчик с черной головой тоже научился делать чудеса, например, превращать людей в птиц и животных. Но кому нужны были эти чудеса? По ночам он угрюмо думал: "Кому нужны мои чудеса?" Он томился тоской -- ведь завистники всегда томятся, тоскуют.
Он ломал руки, когда видел рыболовов, спокойно сидевших с удочкой над водой. Ему становилось тошно, когда он смотрел на юношей и девушек, которые, раскинув руки, ласточкой падали в воду. Он завидовал всем, кто был моложе его. У него не было друзей, он никого не любил, кроме дочки. Его отец когда-то был Министром Двора и Конюшен и никак не мог примириться с тем, что он потерял это звание. Сорок лет он не выходил из дома. Он постоянно ворчал, и, чтобы хоть немного отдохнуть от отца, Великий Завистник время от времени превращал его в Старого Дрозда и сажал в золоченую клетку.
"Здорово, папа", -- говорил он ему, и Дрозд отвечал: "Шнерр штикс трэнк дикс".
Нельзя сказать, что Великий Завистник не лечился от зависти -- каждое воскресенье ЛекарьАптекарь приносил ему капли. Не помогали!
Иногда он боялся, что зависть пройдет -- ведь, кроме зависти, у него в душе была только скука, а от скуки недолго и умереть. Иногда принимался утешать себя: "Ты хотел стать великим -- и стал, -- говорил он себе. -- Никто не завидует больше, чем ты. Ты -- Великий Завистник. Ты -- Великий Нежелатель Добра Никому". Но чем больше он думал о себе, тем чаще вспоминал тот ясный летний день, когда два мальчика сидели под водой и считали: "Раз, два, три", -- тот день, когда он проиграл пари и в его сердце впервые проснулась зависть.
ТАНЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В АПТЕКУ "ГОЛУБЫЕ ШАРЫ"
-- На себя я давно махнула рукой, -- сказала Старая Лошадь. -- Но ты должна надеяться, Таня. И главное -- не привыкай к мысли, что ты Сорока. Не гордись своим раздвоенным длинным хвостом! Не трещи! Девочки быстро привыкают к тому, что они сороки, тем более что они вообще, как известно, любят трещать. Если ты увидишь золотые очки или золотое колечко, поскорее зажмурь глаза, потому что сороки воруют все, что блестит. И самое главное -- постарайся все-таки заказать лекарство в аптеке "Голубые Шары".
-- Спасибо, Старая Добрая Лошадь. Можно мне называть вас Ниночкой?
-- Нет уж, брат. -- Лошадь шумно вздохнула. -- Куда уж! Правда, как девочка я еще ребенок, но зато как лошадь я старый, опытный человек.
-- Рецепт остался у Великого Завистника, -- стараясь не трещать, сказала Таня.
-- Эх, ты! Впрочем, не беда. Я знаю ЛекаряАптекаря. Он тебе поможет.
Ночь Таня провела в стойле, а утром полетела в аптеку "Голубые Шары". Да, Лошадь была права! Лекарь-Аптекарь с первого взгляда понял, что случилось с Таней.
-- Не смей говорить, что этот негодяй превратил тебя в Сороку! -- закричал он визгливо. -- Не мучайте меня, у меня больное сердце. Дайте мне спокойно умереть.
Но, по-видимому, ему все-таки не хотелось умирать, потому что он взял с полки бутылку и выпил рюмочку, потом -- другую.
-- Яд! -- сказал он с наслаждением.
Это был коньяк, о котором он любил говорить: "Это для меня яд".
-- Ужасно, ужасно! -- сказал он. -- И самое печальное, что я ничего не могу для тебя сделать, решительно ничего. Не возражать! -- крикнул он так громко, что фарфоровые белочки присели на задние лапки от страха. -- Во-первых, до пенсии мне осталось только полгода. А во-вторых, ты дочь своего отца, а ведь ему-то именно этот негодяй и завидует больше всех на свете. И подумать только: если бы он просидел под водой хоть на одну секунду дольше, чем твой отец, они бы вынырнули друзьями! Все, что я могу сделать, -- это посадить тебя на плечо и отправиться к больным. Сегодня у меня четыре визита.
...С Козихинской на Колыбельную, с Колыбельной на улицу Столовая Ложка, со Столовой Ложки на Восьмеркину -- маленький, в потертом зеленом пиджаке, в ермолке, лихо сдвинутой на ухо, Лекарь-Аптекарь начал свой обход, а Сорока сидела у него на плече, стараясь не трещать по-сорочьи.
Конец ознакомительного фрагмента.