План побега

- Какой вопрос, господин нотариус? - пробормотал я с трудом, не отрывая взгляда от его ботинок.

- Насчет того, зачем нужны животные.

Чтобы выиграть время, я издал неопределенное мычание. Так как нотариус продолжал на меня смотреть, я проговорил:

- Что за животные, господин нотариус?

- Давай-ка пройдем в контору, сынок, - последовал ответ, - здесь неподходящее место для подобного разговора.

- Животные, - осмелился произнести я, не желая выглядеть бессловесным дураком, - составляют богатство нашей страны.

До сих пор не знаю, расслышал ли Дон Бернардо мои слова. Погрузившись в кресло, он начал монотонным голосом:

- Теперь, когда нам ничто не мешает, я поделюсь с тобой откровением. Волею случая я стал обладателем величайшей тайны. Поверь мне, юный Гарсия Лупо, открытие тайны влечет за собой множество неудобств. Я следую мудрому примеру поваров прошлого, передававших лучшее из своего опыта от одного поколения к другому - но так, что секрет не переставал быть секретом. Доверить что-либо толпе? Я пока что в своем уме. У меня нет сыновей по крови, но есть один по моей работе... Сынок, ты даешь слово, что не станешь об этом распространяться?

- Даю слово.

- Если хорошенько вдуматься, исток всего - в расстройстве мочевого пузыря, которое заставляло меня легко одеваться при самых жестоких холодах. Наконец, как ты отлично знаешь, я попал в лапы доктора Коломбо с его пилюльками, которые принимаются строго по часам. Сперва все шло так, как и следовало ожидать от таблеток из чистого сахара. Но со второй недели началось это.

- Это?

- Да, тот самый феномен. Сначала я решил проконсультироваться у доктора: кто сказал - так сказал себе я, - что речь не идет о зауряднейшем симптоме? Но, порассуждав как следует в течение получаса, я пришел к выводу, что врач находится за тысячи километров от происходящего со мной. И выбрал молчание.

Тут Дон Бернардо остановился, и можно было считать, что наша беседа закончилась. Однако он продолжил с царственным видом:

- Итак, мне надо было за что-то ухватиться, твердо стоять, как говорится, ногами на земле, - и я принял меры предосторожности. В понедельник, когда из Лас-Флорес приезжает наша врач-окулист Перруэло, я отправился в его кабинет.

- Что с вами? - последовал вопрос доктора.

- Хочу знать, нет ли в моем зрении какой-нибудь ненормальности.

Она посмотрела на меня, как будто с намерением резко возразить, но сдержалась и принялась меня осматривать. В конце концов она объявила:

- Все в полном порядке.

Тогда-то я и отважился спросить ее, не могу ли я видеть пятен. В своей откровенной манере (может быть, не вполне подходящей для женщины и доктора) она ответила:

- Ну, вам лучше знать. Был бы аппетит хороший, а уж зрение у вас...

Она была права. Я вижу не пятна, а лица: каждый раз, когда я встречаю животное, из-под его морды ясно проглядывает небольших размеров лицо.

- Дон Бернардо, я перестаю улавливать смысл, - признался я. - Вы видите морду животного... а из-под нее лицо?

- Нет, Лупо, не так. Я вижу морду животного, самую что ни есть обыкновенную, а из-под нее - маленькое человеческое лицо. Иногда оно мне знакомо.

- Знакомо?

- Ну да. Скажем, лицо какого-нибудь старика, которого я встречал в детстве, или римского императора, чье изображение можно найти в энциклопедии.

- Дон Бернардо, того, что вы рассказываете, не может быть.

- Почему же?

- Все эти люди, с вашего позволения, давно умерли. Умерли и лежат в земле.

- Что ты хочешь сказать этим? Что я вижу лица живых людей?

- Мне это кажется более правдоподобным.

- Лица живых принадлежат живым; для чего ты носишь голову на плечах, сынок? Я ведь уже спрашивал тебя, зачем нужны животные. Не говори, что для пропитания рода человеческого, - тогда они не обладали бы проблесками разума. Если бы несчастные создания только шли в пищу, им бы этого не требовалось.

Считая себя человеком довольно начитанным, я вспомнил что-то насчет гармонии мироздания и тем заставил его продолжить рассказ:

- Объясни, сынок, каким образом участвует в гармонии мироздания лошадь, отгоняющая хвостом мух. Единственное, чем оправдывается существование животных в мире, устроенном так же расчетливо, как машина, - это переселение душ. Идея старая как мир, но отныне подтвержденная мной. После смерти мы возрождаемся в виде того или иного животного. И ты хочешь, чтобы я наговорил кучу восхвалений в адрес нотариуса Лагорио, когда я обнаруживаю его лицо так же отчетливо, как я сейчас различаю твое, - проступающее сквозь куриный клюв?

Я догадался:

- Так вот почему вы нападали на Осо, Пачона, гуся и других зверей и птиц!

- Да, множество местных знаменитостей и один превосходно узнаваемый исторический персонаж. В истории-то я разбираюсь!

Нотариус Перрота угасает на глазах; конец его недалек. Храня свой секрет, он не дает отпора хулителям; этот крепкий с виду человек не выдержал натиска всеобщей злобы и презрения. Страницы, написанные мной, восстановят однажды его доброе имя.

Ну а пресловутые пилюльки? Не стоит забывать: что одному - лекарство, другому - яд. Я принимал их в точном соответствии с предписаниями, оставленными доктором моему хозяину. Результат? Почечные колики; и никаких лиц, проглядывающих сквозь звериные морды.

Примечания

Эстансия- загородный дом, дача, усадьба, поместье; в Аргентине- большое скотоводческое поместье.

Ревизионисты - так в Аргентине называют оппозиционеров существующему режиму.

Перевод с испанского В.Капустиной, 2000г.

Примечания В.Андреев, 2000г.

Источник: Адольфо Биой Касарес, "План побега", "Симпозиум", СПб, 2000г.

OCR: Олег Самарин, [email protected] /* */, 20 декабря 2001

Адольфо Биой Касарес. ДЕЛО ЖИЗНИ

Первым моим другом стал Эладио Эллер. А потом были - Федерико Альберди, которому весь мир казался понятным и тусклым, братья Эспаррен, Козел Рауч, который у всех подмечал недостатки; много позже появилась Милена. Мы собирались на улице 11 Сентября, в доме родителей Эллера; это было шале с черепичной крышей и садом, казавшимся нам огромным: красные, посыпанные битым кирпичом дорожки петляли между зелеными клумбами; ветки густых магнолий, затеняя чахлые розовые кусты, сгибались под тяжестью цветов, которые я всегда вспоминаю безупречно белыми. Излюбленным нашим местом был гараж в подвале, точнее, стоявший там "стоддарт-дейтон"; этот автомобиль пребывал в состоянии вечного ремонта. В те времена, до Милены, семья Эллер состояла из владельца "стоддарт-дейтона" - отца, сеньора в долгополом пыльнике из желтоватой фланели, матери - доньи Виситасьон, изящной, живой, разговорчивой, всегда умевшей настоять на своем, и Кристины - сестры Эладио, девицы, являвшей собой образец совершенства, как две ее аккуратно заплетенные косы; она вечно следовала за Эллером - страстный и самоотверженный ангел-хранитель - и казалась сдержанной, пока очередная вспышка гнева, - а с годами такие всплески становились все чаще, - не выявляла ее едкой вульгарности. Незадолго до исчезновения отца семейства, он уехал на восемь дней в Сантьяго-де-Чили на какое-то собрание ротарианцев, и больше о нем не слыхали, - родился Диего, которого по его малолетству мы в компанию не брали.