Страница 15 из 74
— Наталья Иосифовна.
— Стой, стой… а не…
Но дверь уже открылась, и в ней появилась «подшефная барыня». Конечно, то была Наталья Жозефовна Грюппон. Сразу же узнал ее Артем. Да и пенсне как будто было то же, что видел он на ней сорок с лишним лет назад, — старомодное пенсне «велосипедом» на длинном черном шнурке.
Да, это была Наталья Жозефовна, бывшая хозяйка его Гали. У нее, у Грюппонов, жила в горничных Галя, после того, как, заболев, перестала работать плитовой в шахтах.
Незабудный вспомнил, как танцевал с мадам Грюппон мазурку на своей свадьбе. Вспомнил, как бранила она его за дурное французское произношение, когда он еще в старое время, первый раз вернувшись из Парижа, заезжал в Сухоярку. Но еще не знал он сейчас, что Наталья Жозефовна все эти годы не расставалась со своей бывшей прислугой. Они и в эвакуацию вместе ез-дилп. А после гибели Григория Тулубея и смерти его жены бывшая барыня помогла выходить маленькую Ксану. Она давно уже прижилась в семье Тулубеев, стала своим человеком в доме, чем-то вроде экономки и домоправительницы. В доме к ней относились со снисходительным уважением, хотя и называли за глаза «подшефной барыней». Так «величать» ее стали в первые годы революции: когда в обязательном порядке уплотняли бывшую квартиру управляющего, Галина при распределении комнат заявила, что Наталья Жозефовна теперь ее «подшефная барыня» и она, Галина, сама займется ее политическим воспитанием.
— Боже мой! Артем! — воскликнула Наталья Жозефовна, увидев великана, который боком, склонив голову, чтобы не задеть притолоки и косяка, ввалился в комнату. — Вот уж верно сказано: гора с горой не сходится…
— А Человек-Гора со своими встречается, — пробасил, прерывая ее, Незабудный. И, низко склонившись, поцеловал руку «подшефной барыне».
А она припала виском к его локтю, так как выше достать не могла.
Сеня был поражен поступком Артема Ивановича. Такой большой и знаменитый человек, силач и всемирный чемпион, и вдруг позволяет себе целовать ручку, будто какой-то придворный в кино из старой жизни. Тьфу! Этого уж Сеня никак не ждал от своего нового и столь необыкновенного знакомого. Вот до чего могут довести человека при капитализме! А «подшефная барыня», увидев за спиной Артема Сеню, быстро сказала:
— Премило! Утром через балкон, а теперь, слава богу, в дверь. Рановато, мой дружок, наведался. Ксаночки еще нет.
Она быстро сказала что-то по-французски Артему, и тот добродушно и негромко проговорил в ответ тоже по-фраицузски, показав на Сеню.
— Нот! — воскликнула Наталья Жозефовна. — Только послушайте, какое произношение! Каков прононс! Париж, настоящий парижский диалект! Да вы сядьте, ради бога. Вы такой огромный, что от вас в комнате темно. Садитесь, мой дорогой. Нет, вы послушайте, господа, каково произношение!
Наталья Жозефовна всегда, когда очень волновалась, говорила нечаянно «господа». — Но, слушайте, как там насчет Алжира? Что думает все-таки французское правительство? Кончится когда-нибудь эта возмутительная, безобразная узурпация? Что смотрит общественное мнение? И что же, действительно у вас там повсюду решительно американские базы? Вы знаете, я на днях ходила на доклад — приезжал лектор по международным вопросам, — просто нет слов! И все эти шашни НАТО и СЕАТО…
Незабудный был несколько озадачен, так как не ожидал, что старушка так сильна по международной части. А Сеня слушал и поражался. То, что «подшефная барыня» говорила по-французски, это было вполне естественно и не ново, но что такой усатый громаднющий дядька ловко чешет по-французски, это было уже дико для Сени. Насчет НАТО и СЕАТО он также был не очень силен и вполне посочувствовал Артему Ивановичу, который, разводя руками, только и мог сказать:
— Да что уж тут, Наталья Жозефовпа, толковать… политика!
Он помял шляпу в руках, зажатых между коленями, наклонился, чуточку покосился на Сеню, стоявшего за его плечом, и голосом, в котором вдруг проступила хрипота, спросил:
— А как Галя… Галина?.. Ничего?
— О, Галина Петровна! Вы знаете, как ее тут зовут? Мать-хозяйка. Вам уже известно?.. Она у нас председатель исполкома в Совете. Пользуется огромным авторитетом, могу вам сообщить. Ах, Артем, Артем, что Старое поминать… Не хочу вас винить и не мне судить, а прошлого не вернешь. Но… — Она быстро проговорила что-то по-французски Незабудному, и тот, вздохнув в покорном согласии, опустил голову. — Такая, знаете ли, у нее, бедной, нагрузка! Дня не видит! Да и мы ее редко когда видим… Ох, извините, пардон, это, кажется, она.
На улице что-то зашумело, хлопнула дверца машины. Артем глянул в окно и увидел внизу, у подъезда, зеленую «Победу» на высоком ходу — так называемый «козлик». Тень мелькнула между машиной и крыльцом под балконом. В подъезде что-то кратко-распорядительно произнес низкий певучий голос, который лет сорок пять назад впервые услышал на рудничном дворе иод землей Незабудный и уже потом не мог забыть всю жизнь. Оробев, он ждал встречи с ней. Сомнений не оставалось — он слышал ее голос с лестницы. Да, это была Галя, Галина Петровна, Теперь уже, как видно, не Неза-будная и не Хмельно, а Тулубей, председательница исполкома Сухоярского Совета депутатов трудящихся, мать Героя, на могилу которого в далекой Генуе благодарные матери приносили цветы.
«Бог ты мой! — думал Незабудный. — Значит, это ее сына принес он тогда окровавленного, отбитого у гитлеровцев! Ведь это легко мог бы быть и его сын, если бы только он не бежал, не бросил ту, которая так верила ему. Как же мог поверить ему ее сын!.. Да. Гора с горой не сходится, а судьбы человеческие, видно, все соприкасаются одна с другой либо так, либо иначе. Жизнь просторна, а мир тесен, и пути народов плотно переплетены, и люди из разных концов мира сходятся на этих путях. Закон ли тут или случай, а вот бывает, выходит, так, что здесь аукнется, а за тридевять земель откликнется. Недаром таким неуловимо знакомым показался тогда, в памятный страшный итальянский вечер 1944 года, этот чернявый, смертельно истощенный и гордый человек с чуть косо, в наклон, как у Галины, поставленными глазами».
А она уже сама стояла перед ним. Маленькая, почти совсем седая, неузнаваемая, но удивительно моложавая, закинув голову, глядя на него широко, просто и даже как бы с сожалением.
— Здравствуй, Артем, с приездом!
Голос у нее сохранился таким же, как был прежде, и так же прогудел низко и враспев.
Артем поднялся рывком со стула. И Сеня испугался, что сейчас он поцелует руку председательнице исполкома. Но Незабудный низко опустил голову, стриженную коротко, по-борцовски, уперев тяжелый подбородок в грудь, напружинив дугой выпирающую сзади, из-под затылка, могучую шею. Они стояли один против другого. Их разделяло меньше полуметра. Но годы, годы и тысячи километров, неоглядное время и бесконечное пространство легли между двумя этими когда-то такими близкими людьми. И оба они молчали.
Потом Незабудный подрагивающей рукой вынул из внутреннего кармана своего пиджака белоснежно чистый платок, закрученный в узелок, развязал, извлек маленький замшевый мешочек, похожий на кисет, потянул шнурок и высыпал на подставленный платок горсточку земли.
— Вот, Галя… Привез. Итальянская земля. Из Генуи. Это с могилы твоего Григория.
Она смотрела на него исподлобья снизу, ничего еще не понимая. Тогда он развернул бумажник и осторожно непослушными пальцами вынул оттуда полуистершуюся записку и фотографию.
— Я его, Галя, в сорок четвертом… от патруля фашистского отбил. Не знал тогда, конечно, кто такой. Не знал. Да и в голову не входило. А он не поверил. Ушел. Я, Галя, так выходить его хотел, а он ушел. И не открылся мне. Гордый был. Отрывисто, сбивчиво и путано рассказал он обо всем. И о том, как услышала вся Италия о подвиге Богри-тули, за голову которого фашисты обещали тысячные деньги. Рассказал, как нашел в Генуе могилу Богри-тули.
— Гордиться можешь, Галя, такой это был герой!.. Вот и место, где он лежит. Я тогда снимок заказал фотографу в Генуе.