Страница 3 из 5
Все сотворенные племянником филины мистически напоминали российского президента, при этом стрелки зажатых в когтях часов смотрели в разные стороны, как бы символизируя сбившееся течение времени.
- Однако... Антон?! - появился отец. Он уже отбегал с мухобойкой, отрапортовал мне политические новости, просветил дворницу, дал кругаля по городу и вернулся, заряженный бодростью. - Ого-го-го, какой вымахал!
Дед и этого внучонка видел лишь в раннем детстве, но узнал сразу.
- Твоей резьбы? - признал он и рукоделие. - молодец! В нашу породу! А здесь надо было бархоткой...
Посмотрел еще мгновение, отстранившись, и перешел к делу.
- Так, говорить будем после, айда, Антон, телевизор мне поможешь донести. Они меня, понимаешь, здесь не прописывают, я ухожу к женщине. Она живет одна, дети отдельно. Молодая, на четырнадцать лет моложе. Но это нам ничего. Образованная, не то что эта, голова трясется... У нее телевизор есть, но квартира двухкомнатная: она захотела отдохнуть, а я же без "новостей" не могу - я включил себе и смотри!..
К новой жене - с другим внуком! Благо, телевизор небольшой. Поднял его Антоша во весь свой рост, поставил на плечо, и подались.
На этот раз пассия отца жила на другом конце города, поэтому племянник вернулся нескоро. С деликатной, как бы таящейся улыбкой рассказал, что бабушка "подкрашенная", "с укладкой", приняла его довольно любезно, долго расспрашивала, а потом выдвинула условие, что с дедушкой она зарегистрируется только в том случае, если тот переведет на ее сберкнижку все свои сбережения... Отец с полгода назад продал однокомнатную хрущевку в Узбекистане, время перемен позвало его в Россию. Она и изначальная сумма была копеечной, но инфляция и ее объела, и теперь, после покупки телевизора, у него оставалось по тем ценам примерно на кожаный пиджак. Но отец в этом смысле жил по послевоенным меркам и казался себе богатеем. Как, впрочем, и редкостная его мастеровитость выражалась в нем на послевоенный лад. Увидел, скажем, что на двери лоджии нет ручки, располосовал большую консервную банку, скрутил, такую присобачил, чтоб уж взяться, так взяться!..
За день я замучил телефонный диск, тщетно пробиваясь к Б., человеку о т т у д а, где меняют режимы в стране. Племянник и сын обошли коммерческие лавки нашего городка, довольствуясь все тем же мистически пугающим эффектом от демонстрации черных филинов с часами в когтях.
Отец объявился лишь к вечеру. Непривычно озадаченный, приглушенный. Заметно обозначились старческие, потянувшиеся к ушам плечи. К прежним условиям образованная, молодая жена добавила новые требования: суженый должен оформить ежемесячное перечисление на ее расчетный счет своей ветеранской пенсии, по крайней мере ее семьдесят пять процентов... Что-то отцу в понимании происходящего было явно неподвластно.
- К Настеньке сейчас по пути завернул, - с нежнейшим трепетом признался он, - родня ее набаламутила и убежала. И сидит опять старуха одна, головой качает...
Не знаю, как он провел ночь, но еще светало, когда раздался звонок. На пороге был отец с телевизором в инвалидной коляске.
- Будить вас не стал, у Ивана, под вами живет, коляску взял: он каждый день в пять жену на прогулку вывозит... Пойду верну.
Автобусы еще не ходили, получалось, он уже дважды сносился туда-сюда, прикатил через весь город телевизор! Н-да!.. Однако и ночка была у молодых!
Пояснять отец ничего не стал. Лишь сказал, энергично растопырив пятерни:
- Не та тут у вас в Москве старуха! Не та!
К началу рабочего дня он вернулся к прежней установке: с красными книжечками к главе администрации.
- Я ему свою ветеранскую, а ты свою - бахнем ему об стол!
Прежний наш разговор все-таки возымел действие, и отец отказался от мысли тыкать книжкой в нос.
- Да этот глава, поди, сидит там сейчас, хвост прижал! - Я становился изощреннее, овладевая отцовской терминологией.
Это убедило. Мы отправились не в администрацию, а в паспортный стол.
Я пристроился было к очереди, но тятя - ветеран! - процокав лыжной палкой о керамическую плитку, вошел прямиком в кабинет начальника. И скоро из кабинета раздался душераздирающий крик:
- Пропорю, гад!
Я опрометью бросился на голос, распахнул дверь и увидел: полный человек в форме майора милиции, вобрав в себя живот, стоит у белой стены, за креслом, а дед, неистово потрясая палкой, целится в него блистающим острием. За другим столом, в углу, также белый и прямой, как бы завис сержантик.
- Я что, дурака перед вами валять пришел?! - наступал дед. - Вова, покажи ему руку! - отец схватил меня за запястье, ткнул ладонь в глаза майора, а рядом выставил свою пятерню. - На, смотри, одна рука!
Довод действительно был неоспорим: похожи руки!
- Я не сомневаюсь, что это ваш сын, - ласково заговорил майор, выворачивая глаза на палку, - но, к сожалению, в нашем обществе пока еще существуют некоторые формальности... - теперь он умоляюще смотрел на меня.
- Отец, давай я сам с ним переговорю, с глазу на глаз, покажу ему свою красную книжечку... - все точнее улавливал я убеждающую отца аргументацию. Да, видимо, и его собственный довод - одинаковые пятерни, хотя при старчески исхудалом запястье пальцы отца были толще, натруженнее, - не мог не убедить человека. Не слепой же!
Отец вышел. Майор, вытирая испарину, все тем же странным для представителя столь почтенной профессии вкрадчивым голосом принялся мне объяснять то, о чем я уже слышал в ЖЭУ и в суде.
- Но проще всего для вас, - дополнил он, - оформить опекунство, как на чужого пожилого человека, нуждающегося в уходе... - Майор чуть помолчал и добавил: - Не обижайтесь, но просто по-человечески хочу вам сказать: хорошенько подумайте, прежде чем прописывать такого папу...
Очередь перед кабинетом живо интересовалась отцовской пятерней, и мне также пришлось представить ей и свою, подтверждая, как это мы здорово все объяснили начальнику.
- У тех детей, от первой жены - она молодой умерла, - рука в мать! Хотя с лица они на меня пошибают! - растолковывал отец. - А у этого, хоть и фамилия у него материна, рука моя! Против не попрешь!
На улице отец обнаружил, что паспорт его у меня, без изменений, и он все так же не может голосовать, да еще и нуждается в опекунстве.
- Дрянь тут вы все! - зашагал от меня дед размашисто и прочно.
Меж тем в центре столицы, как фаллические символы власти, уже стояли с поднятыми дулами танки. А безвестный генерал Лебедь, возглавлявший колонну, плутал в это время в коридорах власти, как он признавался позднее, отчаянно пытаясь выяснить, где враг.
Отец же мой, как и весь народ, узнавал о происходящем через электронные СМИ, которые четко объявляли, что танки вошли для осады "Белого дома". Теперь он магнетически прилип к своему персональному телевизору, то присаживаясь, то вскакивая с резким взмахом мухобойки и на удивление кратким комментарием: "Резинщики!"
Пропустить, не стать участником событий мне показалось непростительным. Отправился в Москву. На автобусной остановке, словно врезной кадр в действительность, бросилось в глаза свежее объявление со знакомым красивым, размашистым почерком и характерными словосокращениями: "Старик 79 лет. Хожу с палочкой, но еще крепкий. Пенсия большая (инв. ВОВ). Жилья нет. Ищу спутн. жизни с жил. пл. Обращ. по адресу..." И далее улица, дом, но не указан корпус и квартира. Дом же у нас десятиэтажный, с шестью подъездами, а рядом, как раз под указанным номером, без корпуса пятиэтажка... И таким вдруг вопиющим одиночеством дыхнуло это объявление странным, необъяснимым сопротивлением чему-то!.. Сидит там старик наедине с историческими катаклизмами, ни прописки ему, ни старухи путной... Ткнется какая в его объявление - и сразу понятно: хоть и большая пенсия, а уж в маразме.
Вернулся, по возможности не нажимая на момент склеротичности, сказал, мол, у нас ведь не просто дом номер, а еще и корпус, квартира...