Скандал

— Что же про отца?

— Как я уже заметила, ты был к нему чрезвычайно великодушен. Он не заслуживает этого.

— Да.

— Ты такой добрый, Саймон, — порывисто проговорила она. — Такой великодушный, и благородный, и…

Он жестом велел ей замолчать:

— То, что я сделал только ради того, чтобы освободиться от Фарингдонов, простой эгоизм с моей стороны.

— Нет, то, что ты сделал, ты сделал ради меня, — понимающе сказала она и подняла на него смеющиеся глаза. — Всему свету известно, что ты бессовестно мне потакаешь.

— И всему свету известно, что ты влюблена в меня до потери сознания и находишься полностью в моей власти и моей милости. — Он развязал узел белого галстука и прошел обратно в комнату.

— Что ж, по-моему, достаточно справедливо.

— И всему свету, без сомнения, скоро станет известно, — Саймон разматывал длинную шелковую полоску, — что я влюблен в тебя так же, как ты в меня.

— Вас беспокоит такая возможность, милорд? Он подошел и встал перед ней, белый шелковый галстук свисал с его пальцев.

— Ничуть.

— Саймон? Что ты собираешься делать с галстуком? — спросила Эмили.

Он чувственно обмотал его вокруг ее шеи.

— То же самое, что и в прошлый раз, когда мы предавались любви здесь, в библиотеке.

— Вот как? — Ее глаза расширились. — Но сейчас день, милорд.

— Никогда не рано «унестись к брегам любви златым, манящим, чудным», радость моя. — Он схватил ее в объятия и понес к одной из громадных атласных подушек. Уложив ее на золотое ложе, он опустился рядом. Она улыбнулась ему, в ее красивых глазах сияла любовь.

А когда на ней не осталось ничего, кроме полоски белого шелка, она пришла в его объятия так, как приходила всегда, — с радостной, исполненной любви страстью, такой сильной, что она продлится всю жизнь.

Уголком глаза Саймон заметил, как улыбается ему один из его драгоценных драконов. Граф рассмеялся, и этот смех превратился в музыку — песнь дракона, и весь дом наполнился ею.