Шпион его величества

Даже в самых смелых мечтах своих я так далеко никогда не заносился. Это удача совершенно немыслимая, даже фантастическая. Трудно даже поверить, что такое могло произойти.

Сын аптекаря не просто умница, но еще и на редкость удачлив, а с ним и я, и вся военная полиция при военном министре графе Барклае-де-Толли.

Мальчишка сообщил в своей записке, что переселяется завтра утром и потом сразу же постарается написать мне.

Молодчина Биньон, он нам сильно помог! Можно сказать, что и он работает на российского императора, и хорошо работает. Хо-хо! Может его наградить? Владимира 3-й степени он точно уже заслужил.

Я вот смеюсь, а вот вечер на самом деле проходит весьма тревожно: я все время думаю о месье Вуатене и доме Румянцева, о том, что мы завтра узнаем.

Еще не было одиннадцати часов утра, а уже мне принесли записку от сына аптекаря. Она была совсем коротенькая.

Мальчик писал, что уже устроился на новом месте, что его поместили в комнатке, примыкающей к апартаментам месье Вуатена, что хозяин дома самолично заходил познакомиться с ним и оказался человеком любезным, любознательным и многосторонне образованным, что они даже разговаривали на древнееврейском.

Месье Вуатен тоже мальчику понравился, хотя граф своей изысканной галантностью ему гораздо более напоминал француза. Вот и все содержание записки. Но он еще напишет мне, может быть, даже еще сегодня. Я уже жду со всем своим гасконским нетерпением новых известий от него.

Полковник Розен рассказал, что видел около Замковых ворот графа Тышкевича, беседующим с весьма щеголевато одетым молодым человеком, приятные манеры которого не могли скрыть несомненной офицерской выправки.

Полковник навел справки и выяснил, что граф беседовал с шевалье де Местром, на днях прибывшим в Вильну.

Я поручил Розену выяснить круг здешних знакомств шевалье. Весьма вероятно, что он прикомандирован бароном Биньоном к кружку графа де Шуазеля и его приятелей.

После полудня приходил ко мне полицмейстер Вейс. Я приказал ему отрядить караульных и отогнать от моего дома всех соглядатаев, поставленных министром Балашовым, что и было сделано в течение какого-нибудь получаса.

Берлинский обер-полицмейстер Грунер уведомил Вейса, что принц Мюрат со своей армией как будто уже выступает из Гамбурга – ей дан приказ двигаться в польском направлении. Сам же Бонапарт продолжает как ни в чем не бывало веселиться в Берлине.

Узнав от Вейса обо этом, я тут же известил о происшедшем Барклая-де-Толли, а тот мигом побежал докладывать государю. Спешка того стоила, новости были крайне важные.

Вернувшись, Барклай передал мне, что император Александр Павлович велел сердечно благодарить и меня, и Вейса, и прибавил, что ждет меня к себе к семи часам вечера.

Я уже собирался ехать к государю, когда принесли записку от сына аптекаря. Она совершенно ошеломила меня и привела в состояние крайней неуравновешенности и даже испуга.

Мальчик написал мне, что граф Николай Петрович Румянцев состоит в личной переписке с Бонапартом.

Сегодня во втором часу дня канцлер самолично запечатал свое послание к императору Франции, вызвал месье Вуатена и велел ему отнести письмо к графу де Шуазелю, дабы тот переслал его в Варшаву к французскому резиденту барону Биньону, а тот уже – в Берлин, к самому Бонапарту. Вуатен же, выйдя из графского кабинета, зашел в комнатку, отведенную сыну аптекаря, и сказал ему, чтобы тот сам отнес письмо канцлера Румянцева.

Так все и вышло наружу.

Новость, однако, поистине страшная.

Накануне возможной войны канцлер Российской империи находится в тайной переписке с главным врагом России, это не шутка.

Конечно, неизвестно, какого рода эта переписка, но в любом случае она тайная, а это уже о многом говорит. Тут вполне может быть самый настоящий заговор.

Месье Вуатен же – мелкая сошка, связной между графом Румянцевым и Бонапарте, и не более того.

С мыслью о большом, разветвленном заговоре и об участии в нем канцлера было страшно трудно свыкнуться. Да и времени не было – я спешил к государю: схватил записку и бросился опрометью к Виленскому замку.

Пробежав записку, государь немного растерянно огляделся вокруг. Такого все-таки он, видимо, никак не ожидал.

После нескольких минут тягостнейшей, явно затянувшейся паузы Александр Павлович сказал мне:

– Санглен, но мы ничего не можем сделать. Я не могу приказать ни арестовать канцлера, ни произвести у него обыск, но мальчик твой (поблагодари его от моего имени как следует), как ты выражаешься, пускай продолжает наблюдать. Ничто не должно от него укрыться. И все, без исключения, его записки показывай мне. Не откладывая. Сразу же неси.

Возвращаясь к себе, я вдруг совершенно крамольно подумал о том, что, может быть, группу виленских бонапартистов возглавляет совсем не граф де Шуазель, а канцлер Николай Петрович Румянцев. Мысль крамольная, дикая, но, увы, не беспочвенная.

Дома меня дожидался полковник Розен, как всегда, неутомимый и исполнительный.

Сияя, он тут же сообщил мне, что шевалье де Местр является полковником французской службы, что он послан, судя по всему, варшавским резидентом Биньоном и что сегодня шевалье встречался в городском саду с аббатом Лотреком, графом де Шуазелем и месье Вуатеном, учителем.

Де Местр вручил графу де Шуазелю небольшой пакетик, перевязанный синей бечевкой – видимо, это были новые инструкции, посланные из Варшавы. А один маленький конвертик шевалье передал месье Вуатену.

Что ж, появление у нас шевалье де Местра – новость совсем не плохая, скорее уж напротив.

Группа виленских бонапартистов все разрастается. Чем их больше, тем больше будет наш улов. А они, судя по всему, все будут прибывать и прибывать. Милости просим, господа, мы вас ждем с распростертыми объятиями. Военная полиция при особе военного министра готовится к приему гостей. Уж мы постараемся принять вас на славу.

Когда Розен ушел от меня, я тут же набросал записку к сыну аптекаря и по возможности просил выяснить хотя бы примерное содержание того конверта, который шевалье де Местр вручил месье Вуатену во время их свидания в городском саду. Я чувствую, что там могло быть письмо для графа Румянцева.

Именно так все и вышло. Я был совершенно прав, хотя сам не очень-то верил в свою правоту, полагая, что та шальная мыслишка залетела, и не более того. Но получилось иначе.

Около одиннадцати ко мне прибежал необычайно возбужденный сын аптекаря, и вот что он рассказал, спеша и задыхаясь (при этом лицо даже не горело, а пылало, глаза же, казалось, вот-вот готовы были выскочить из орбит).

Вчера после ужина канцлер Румянцев позвал к себе в кабинет месье Вуатена и его.

В самом центре громадного письменного стола находился распечатанный конвертик (это был именно тот, что передал шевалье де Местр), а рядом лежал лист, весь исписанный рукой человека, которая заставляла сотрясаться всю Европу. Да, то было письмо самого Бонапарта.

Канцлер указал рукой на раскрытый лист и сказал, что получил письмо от императора Франции.

Далее он сообщил, что император отправляет в Вильну своего специального посланника графа Нарбонна и заботу о нем поручает моим людям.

– А это ведь вы, – прибавил Румянцев, глядя на месье Вуатена и сына аптекаря, который ныне являлся секретарем Вуатена и его клевретом. – И вам я поручаю заботу о безопасности графа де Нарбонна и том, чтобы нежелательные взгляды и чересчур любопытные уши ничего не выведали.

Еще канцлер добавил, что граф де Нарбонн выехал из Дрездена вчера ночью.

Доставленные сыном аптекаря сведения были настолько важными, и я был настолько взволнован, что у меня даже не было сил по-настоящему поблагодарить мальчика (но это я еще непременно сделаю).

Во рту пересохло, язык онемел. Я потряс сыну аптекаря руку, судорожно обнял его, нервно похлопал по плечу и опрометью кинулся к Виленскому замку.