Страница 61 из 118
Она была Пенелопой. Она читалась, как открытая книга.
Он знал ее. Он почти всю жизнь знал ее.
А теперь, оказывается, что он вообще ее не знал.
– Да, - в конце концов, ответила она. - Знаешь, это одна из церквей Урена, одна из тех, что он сделал после Большого пожара, они построены в Лондонском Сити, а эта - моя любимая. Мне так нравиться ее шпиль. Тебе не кажется, что он похож на свадебный пирог?
(father Christopher Wren (отец Кристофер Урен) - После Большого лондонского пожара Кристофер Урен переделал 50 церквей, включая церковь святого Павла, святого Михаила и святой Невесты. Он - автор проектов Королевской биржи и Букингемского дворца. - прим. переводчика)
Она была слишком болтлива. Всегда странно, когда кто-то так беспрерывно лепетал, как она. Это подразумевало, что она пытается что-то скрыть. Понятно было, что Пенелопа пытается что-то скрыть, но высокая скорость ее слов, говорила о том, что ее тайна чрезвычайно важная.
Он уставился на нее в течение долгого времени, чтобы помучить ее, затем резко спросил:
– Ты думаешь, именно поэтому я здесь?
Ее лицо пошло пятнами.
– …свадебный пирог, - попыталась продолжить она.
– О! - взвизгнула она, щеки ее заполыхали, - Нет! Нет-нет! Это просто… Я хотела сказать, что это церковь для писателей. И издателей. Я так думаю. Насчет издателей, это так.
Она пыталась выкрутиться, и она знала, что она неудачно пытается выкрутиться. Он видел это в ее глазах, ее взволнованных жестах, в тот момент, когда она говорила.
Но она все же пыталась, продолжала пытаться поддерживать свою отговорку, но он лишь сардонически смотрел на нее, так, что она продолжала:
– И я уверена, писателей, тоже.
И затем, неожиданно торжествующе просияв, правда затем она разрушила все впечатление, судорожно сглотнув, она закричала:
– Ты писатель!
– Ты говоришь, это моя церковь?
– Э…- она бросила взгляд налево. - Да.
– Отлично!
Она сглотнула.
– Что?
– О, да, - медленно сказал он, намериваясь испугать ее.
Ее глаза снова дернулись в левую сторону… прямо к той скамье, где она спрятала свою корреспонденцию. Она так хорошо до сих пор избегала взгляда в сторону инкриминирующего свидетельства, что он почти гордился ею.
– Моя церковь, - повторил он, - Что за милое понятие.
Ее глаза стали круглыми, и в них появился страх.
– Я боюсь, не понимаю тебя.
Он с задумчивым видом, почесал себе подбородок.
– Я полагаю, я хотел бы попробовать, что, значит, быть молящимся.
– Молящимся? - пискнула она, - Ты.
– О, да.
– Я… ну…хорошо…Я…Я…
– Да? - спросил он, начиная наслаждаться этим представлением. Он никогда не был сердитым и серьезным типом. Он даже не знал, что теряет от этого. Было что-то довольно приятное в создание и созерцании ее поеживания и ерзанья.
– Пенелопа? - продолжил он, - Ты ничего не хочешь мне сказать?
Она сглотнула, испуганно глядя на него.
– Н-нет.
– Хорошо, - вежливо улыбнулся он. - Тогда я прошу дать меня совсем немного времени, чтобы я мог кое-что сделать.
– Прошу прощения? - не поняла она его.
Он шагнул от себя вправо.
– Я в церкви. Я полагаю, я могу помолиться?
Она шагнула от себя влево, и снова встала напротив его. - Прошу прощения?
Он слегка наклонил голову.
– Я сказал, что хочу помолиться. Это не было ужасно сложное предложение.
Он заметил, что она сильно напряглась, но не полезла в его ловушку. Она попробовала улыбнуться, но ее челюсть была чересчур напряжена, и он мог поклясться, что она в течение минуты скрежетала зубами.
– Я никогда не думала, что ты такая религиозная личность, - сказала она.
– Нет, - он подождал ее реакции, затем добавил, - Я намериваюсь помолиться за тебя.
Она судорожно сглотнула.
– За меня? - пискнула она.
– Потому что, - продолжал он, неспособный удержаться от подъема в голосе, - к тому времени, когда я помолюсь, молитва будет единственной вещью, которая сможет спасти тебя!
С этими словами он сдвинул ее в сторону, и зашагал туда, где она спрятала свой конверт.
– Колин! - завопила она, побежав отчаянно вслед за ним. - Нет!
Он выдернул ее конверт из кармашка для молитвенника, даже не смотря на него.
– Ты не хочешь, сама сказать мне что это? - потребовал он. - Прежде чем, я сам взгляну, ты сама скажешь мне или нет?
– Нет, - ее голос сломался на этом слове.
Его сердце ухнуло в груди, когда он увидел выражение ее лица.
– Пожалуйста, - умоляла она его, - Пожалуйста, дай это мне.
И затем, когда он сердито и неумолимо уставился на нее, она тихо прошептала:
– Это мое. Это тайна.
– Тайна, такая же ценная, как твое благополучие и благосостояние? - почти проревел он, - Тайна, такая же ценная, как твоя жизнь?
– О чем ты говоришь?
– Ты хоть понимаешь, как это опасно для женщины, одной находиться в Лондонском Сити? Одной в таком месте?
Все, что она сказала, были слова:
– Колин, пожалуйста.
Она почти достигла конверта, все еще находящегося вне пределов ее досягаемости.
И внезапно, он не знал, что с ним случилось. Это был не он. Эта безумная ярость, эта злость - просто не могли быть его чувствами.
И все же были.
Но ужаснее всего было… осознание, что это именно Пенелопа сделала его таким. И что же она сделала? Одна путешествуя через весь Лондон? Он был сильно раздражен тем, что она совсем не волновалась о собственной безопасности, но бледнело по сравнению с яростью, которую он чувствовал из-за ее тайны.
Его гнев был полностью неоправдан. У него не было никаких прав на Пенелопу, и он не мог ожидать, что она раскроет ему все свои тайны. У них не было обязательств перед друг другом, не было ничего кроме довольно приятной дружбы и одного единственного волнующего поцелуя
Он бы конечно не разделил с ней свою тайну, касающуюся ведения собственного дневника, если бы она сама не наткнулась на него.
– Колин, - прошептала она, - Пожалуйста… не делай этого.
Она видела его тайные записи. Почему же он не должен видеть ее записи? У нее есть возлюбленный? Было ли это ерундой, потому что совершенно очевидно, что она никогда прежде не целовалась - ерундой? Боже, этот пожар, разгорающийся в его груди… ревность?