Страница 21 из 118
И, конечно же, это был он.
– Колин! - смущенно проговорила она, стараясь, держатся так, словно она ожидала встречи с ним. - Какой сюрприз, - пробормотала она.
Он смотрел на нее, выглядя так, словно пытался скрыть улыбку.
– Ты танцевала?
– Танцевала? - эхом откликнулась она.
– Ты выглядела так, словно танцуешь.
– Ох. Нет, - она виновато сглотнула, потому что хотя с технической точки зрения, она и не врала, но чувствовала она себя сейчас так, будто и правду танцевала в каком-то замысловатом танце. - Ну, конечно, нет.
Его глаза многообещающе сверкнули.
– Какая жалость! Я бы тогда почувствовал себя вынужденным стать для тебя партнером, к тому же, я никогда еще не танцевал на Беркли-сквер.
Если бы он сказал это ей двумя днями ранее, она бы посмеялась над его шуткой, и позволила ему быть остроумным и очаровательным. Но она снова услышала голос леди Данбери у себя в мозгу, поэтому она неожиданно решила, что не желает быть старой Пенелопой Физеренгтон - старой девой, которой она была до этого.
Она решила поучаствовать в забаве.
Она улыбнулась улыбкой, которой она никогда прежде не улыбалась, и даже не думала, что умеет так улыбаться. Это была немного порочная и таинственная улыбка, но она знала, что ей не привиделось это, потому что глаза Колина заметно расширились от удивления, в этот момент она пробормотала:
– Это было бы неприлично, но довольно приятно.
– Пенелопа Физеренгтон, - сказал он, медленно растягивая слова, - Мне послышалось, будто ты сказала, что ты не танцевала.
– Я солгала.
– В таком случае, - сказал он, - Сейчас должен быть мой танец.
Пенелопа внезапно почувствовала себя странно. Именно поэтому, ей не следовало слушать шепот леди Данбери в своей голове. Она сумела стать смелой и очаровательной на краткий миг, но понятия не имела, что делать дальше.
В отличие от Колина, дьявольски ей улыбающегося, и протягивающего руку, стоя в начальной позиции вальса.
– Колин, мы на Беркли-сквер! - пробормотала она сдавленным голосом.
– Я знаю. Я только что говорил тебе, что никогда прежде не танцевал здесь. Вспомнила?
– Но -
Колин воинственно скрестил руки.
– Так-так-так. Ты не можешь сделать вызов подобно этому, а потом сбежать. Кроме того, танец на Беркли-стрит, кажется относиться к тому типу вещей, которые человек просто необходимо сделать хоть раз в жизни, ты не согласна?
– Все нас увидят, - быстро прошептала она.
Он пожал плечами, стараясь скрыть тот факт, что его забавляла ее реакция.
– Я не беспокоюсь об этом. А ты?
Ее щеки сначала порозовели, а затем заалели, она с трудом проговорила:
– Люди подумают, будто ты ухаживаешь за мной и собираешься жениться.
Колин наблюдал за ней вблизи, и не понимал, чем она так взволнована. Кого волнует, если люди подумают, что он ухаживает за ней? Слух скоро окажется ложным, и они вдоволь посмеются за счет высшего света. На кончике его языка буквально вертелись слова: “Наплевать на общество”, но он сдержался. Было что-то сокрыто в глубине ее карих глаз, какая-то эмоция, которую он не мог определить. Эмоция, которую он никогда не поймет и не почувствует.
Он внезапно понял, что последняя вещь, которую он бы сделал, это обидеть Пенелопу Физеренгтон. Она была лучшей подругой его сестры, более того, она была, незамысловатая и простая, очень милая и хорошая девочка.
Он нахмурился. Он подумал, что уже не может называть ее девочкой. Она, в свои двадцать восемь лет, не девочка, как и он в тридцать не три - не мальчик.
В конце концов, с осторожностью, и как он надеялся с хорошей долей чуткости, он спросил:
– Почему мы должны волноваться, если люди подумают, что я собираюсь жениться на тебе?
Она прикрыла глаза, и на мгновенье Колину показалось, будто его вопрос причинил ей боль. Когда она открыла свои глаза, ее взгляд был почти сладостно-горький.
– Это было бы довольно забавно, - сказала она, - Сначала.
Он ничего не сказал, лишь ждал от нее продолжения.
– Но, в конечном счете, стало бы ясно, что мы не собираемся справлять свадьбу, и тогда это будет…
Она остановилась, сглотнула, и Колин понял, что она не всегда такая сильная и смелая, как кажется снаружи.
– Это было бы воспринято так, - продолжала она, - Будто ты намеривался соблазнить меня, потому что я…, - ну, ладно, это было бы именно так и воспринято.
Он не спорил с ней. Он знал, что ее слова верны.
Она грустно вздохнула.
– Я не хочу, чтобы меня обсуждали в свете из-за этого. Даже леди Уислдаун, несомненно, напишет по этому поводу. Почему бы и нет? Это была бы довольно пикантная сплетня.
– Я прошу прощения, Пенелопа, - сказал Колин.
Он не был точно уверен, за что же он извинялся, но по его мнения сейчас было самое время извиниться.
Она приняла его извинения небольшим кивком.
– Я знаю, я не должна волноваться по поводу того, что обо мне могут подумать люди, но я все же волнуюсь.
Он немного повернулся, потому что он обдумывал ее слова. Или тон ее голоса. А может быть и то, и другое. Он всегда думал о себе, как о человек, стоящем несколько выше предрассудков высшего света. Но, конечно, не вне его, он вращался в высшем свете и он наслаждался этим. Но он всегда полагал, что его счастье не зависит, и не будет зависеть от мнения других людей.
Но, может быть, он думал об этом неправильно. Легко полагать, что тебе не волнует мнение других людей, когда это мнение благоприятное к тебе. Будет ли ему безразлично до их мнения, если они будут третировать Пенелопу?
Она прежде никогда не подвергалась остракизму, никогда не участвовала в каком-либо скандале. Она просто была… непопулярной.
О, люди, конечно, были вежливы с ней. И Бриджертоны оказывали ей поддержку. Но, большинство воспоминаний Колина о Пенелопе связанны с тем, как она стоит у периметра танцевального зала, стараясь смотреть куда угодно, но только не на танцующие пары и пытаясь выглядеть так, словно ей совсем не хочется танцевать. Так обычно было, когда он подходил к ней и приглашал ее на танец. Она всегда выглядела очень благодарной за приглашение, и немного смущенной, потому что они оба понимали, что он большей частью делал это либо по настоянию матери, либо из жалости к ней.