Невестка

- Да уж как-нибудь помиримся, - доброжелательно сказала хозяйка.

Раздобыв поллитровку у бригадирши, Данила стал подстерегать на улице самого бригадира. Вообще-то поймать его было нетрудно, он часто прохаживался взад-вперед по улице, но вот улучить момент, чтобы встретить начальство трезвым, - было почти невозможно. А говорить с Шандыбовичем пьяным - пустое дело, нарвешься на ругань, и только.

Все-таки Даниле повезло и на этот раз. Вышел он на другой день чуть свет на улицу, видит - идет Шандыбович с какой-то папкой в руках. А главное - ровно идет и шаг твердый, значит, еще не успел нигде клюкнуть. Данила ему наперерез.

- Помоги, Адам, старику, дай коня в лес съездить. В хате ни щепочки нету.

- Никому сейчас не даю лошадей! - начал отмахиваться бригадир. Отдыхают перед посевной.

- Сын у меня приезжает, Адам!

- Приедет - вот и сходите вместе, принесете хворосту.

- Так я ж не так себе... Послушай! - Данила извлек из-за пазухи бутылку.

Шандыбович остановился, делая вид, что на бутылку не обращает никакого внимания.

- Так, говоришь, сын приезжает? Тэ-эк. Ладно! Знай мою доброту! - Он привычным движением сгреб бутылку и сунул себе в карман. - Иди скажи конюху!

- Да как же ему скажешь?

- Покажи на бороду, он и поймет. Кажется, тут я один бородатый, ты ведь свою выщипываешь.

- Какая уж у меня борода, - засмеялся Данила, - три волосинки. Слушай, Адам, а може, записку какую напишешь?

- Не нужно никакой записки! - раздраженно махнул рукой бригадир. Мефодий все равно читать не умеет. Щипнешь за остатки своей щетины два раза - вот так. - Шандыбович дернул свою рыжую бороду сначала за одну половину, потом за другу. - Вот тогда он тебе уже не откажет.

Когда Данила ехал в лес, заметил, что из хаты Криницких выбежала Лариса с кистью в руках, в фартуке, густо забрызганном известкой.

"Белит хату, - подумал Бирюк. - А перед чем бы это? Рождество давно прошло, а до пасхи и Первого мая далеко. Значит, Павел приезжает".

И как-то не по себе стало Даниле от этой мысли. Криницкие всегда жили лучше, чем он, и в семье у них ладилось, и хозяйство шло хорошо. Поэтому Бирюк чуть ли не всю жизнь в душе завидовал им. Вот и теперь думалось, что если Павел и Виктор придут домой вместе, то радости у него, у Данилы, будет меньше. Павел, наверно, и одет будет лучше, и, может быть, командир он постарше, и подарков родителям больше навезет. Рядом с ним Виктор будет проигрывать. А разве его Витя хуже кого бы там ни было?

И вот хлопцы приехали. Один чуть пораньше, другой чуть попозже, но получилось так, что на улицу они вышли вместе. На радость Даниле, все увидели, что Виктор выглядел лучше и стройнее, чем Павел. У Виктора сапоги были хромовые и блестели так, что хоть глядись в них, как в зеркало. У Павла же - простые, яловые, и хоть тоже блестели, но уже совсем не тем блеском. У Вити шинель была новенькая, с ловко подогнанной спинкой, а у Павла, наоборот, не новая, со складками на спине, со старательно отчищенными, но все-таки заметными пятнами на рукавах. Что же касается воинских званий, так оба они были старшими сержантами, только у Павла погоны танкистские, а у Виктора - общевойсковые, с белыми лычками. Правда, в этом мало кто в Крушниках разбирался толком, а Данила и вовсе ничего не понимал.

Когда же в бригаде узнали о том, что Виктор привез отцу новые кирзовые сапоги и стеганку, то некоторые готовы были на руках носить такого парня.

На другой день Павел снял погоны и пошел в соседнюю МТС наниматься на работу, а Виктор еще долго ходил в полной форме. Иной раз он озабоченно советовался с отцом, как жить - оставаться дома или попытаться найти работу в районном центре. А может, податься в Минск?

У Данилы слезы навертывались на глаза, когда он думал, что снова останется один-одинешенек. Но чтобы не мешать счастью сына, соглашался на все. Жить немного осталось, как-нибудь проживется. А сыну хорошо бы иметь чистую службу. Все-таки семилетку окончил, да и в армии, наверно, учился.

И Виктор до поры до времени ходил вольным казаком. Форма на нем всегда была чистенькая, сапоги блестели. По вечерам в клубе девчата засматривались на него. Приглянулся, видно, хлопец и Ольге бригадировой, потому что в один из вечеров Шандыбович пригласил его к себе - посидеть, потолковать.

На столе, конечно, появилась бутылка, закуска была подана что надо. Рядом с хозяином на скамье сидела хозяйка, еще розовая от возни возле печки и готовая говорить без конца, а напротив - дочь Ольга, рыжеватенькая, с маленьким личиком. В ее живых искристых глазах, в хитроватой, но приятной улыбке было что-то привлекательное, симпатичное.

Хозяйка подсовывала Виктору по очереди все, что было на столе. При этом она все время говорила такое, что парень не знал, как относиться к ее словам.

- Попробуйте, - просила она, показывая на свежий круг жареной колбасы, - вы же, видно, еще не кололи? Берите больше, - придвигала она сковородку с яичницей, - у вас же куры еще не несутся?

Виктор понимал, что все это говорилось не от души, но решил не обращать внимания. Знает Шандыбовичиха, что у его отца нет ни свиней, ни кур... Подумаешь, пускай себе знает.

Пока выпивали и закусывали, шла обычная беседа о домашних делах, а когда бутылка опустела и хозяин, отвалившись к подоконнику, принялся ковырять в зубах, хозяйка вдруг вспомнила, что у нее есть какое-то неотложное дело. Вслед за нею поднялась из-за стола и Ольга. Между мужчинами пошел разговор уже не на домашние темы, хотя для Виктора это было неожиданным.

- Так как оно, товарищ старший сержант? - начал бригадир, не выпуская из зубов сломанной спички. - Пора, видно, снимать погоны?

При этих словах Шандыбович сначала как-то прикусил свои влажные от жира губы, а потом улыбнулся и погладил бороду. Он не был пьян, возможно потому, что собирался серьезно поговорить с человеком. Некоторые замечали, что дома Шандыбович вообще никогда не напивался.

- Кто его знает, - нерешительно ответил Виктор. - Может, и еще с годик, а то и больше придется поносить форму.

- Это почему же?

- Пойду в часть какую-нибудь тут, поблизости, попрошусь, чтобы взяли.

- А здесь не найдется работы?

- Да вот пока не слыхать подходящей. Сами справляетесь.

Бригадир вынул изо рта спичку, опять прикусил нижнюю губу. Борода его при этом дернулась и встала почти торчком.

- Ну, справляемся мы или не справляемся - про это начальство скажет, заметил он после короткого молчания. - А я только говорю, что у нас для тебя работа найдется. Кем ты в армии был? Кладовщиком?? Ну и у нас склад есть. Правда, там пока сидит человек, но ради демобилизованного это можно исправить.

- Я заведующим складом был, - опустив голову, сказал Виктор.

- Ну и у нас будешь заведующим. - Шандыбович придвинулся ближе к гостю и заговорил тише: - Я это из уважения к тебе. Был я тут председателем, ты же знаешь, до укрупнения, так батьку твоего поддерживал. То к буртам его, бывало, приставлю сторожем, то к молотилке...

- А теперь он на себе дрова возит, - не удержался Виктор.

- Ну что ж ты сравниваешь? - Бригадир скривился, и его борода от этого поехала в сторону. - Разве можно равнять, что теперь и что раньше было. Все лучшее ушло от нас в остальные бригады. Подстригли, подравняли всех. А твой старик тоже цаца хорошая. Что, трудно было прийти? Попросил недавно - я и слова не сказал, разрешил.

Виктор молча усмехнулся.

- Примешь склад, - продолжал бригадир, - и лучшего места тебе не надо. Если до чего-нибудь в первые дни сам не дойдешь, вот, - он показал глазами на боковушку, - Ольга поможет. Она, брат, у нас все умеет.

- И заменит иной раз, если надо, - вставила, входя, хозяйка.

Бригадир сурово глянул на нее, и та замолчала, принялась старательно складывать дрова. Шандыбович не любил, когда женщины вмешивались в мужской разговор.

- Я только из уважения, - снова повторил он. - Жили бы по-соседски, как и раньше, с твоим батькой. А там... - Хозяин хитро сморщился, и две половины его бороды будто отвернулись одна от другой. - А там кто знает? Если бы, дай бог, все хорошо было, так, может, и породнились бы.